Когда я разделся, бабушка заперла дверь купе и, налив на
полотенце одеколон, протерла меня с ног до головы. Потом она переодела меня в
чистое, а промокшую одежду со словами: «Тебя бы, суку, по магазинам погонять!»
— положила в отдельный целлофановый пакет, чтобы потом отстирать. Из купе она
уже не выходила до самого Железноводска.
В Железноводск мы приехали к вечеру. Нас встречали. У выхода
из вокзала стоял маленький желтый автобус с табличкой «Санаторий
"Дубровка"» на лобовом стекле. В автобусе сидели уже много ребят, и я
поскорее устроился на свободном месте около окна, чтобы припасть к стеклу и
никого не замечать. Я никогда не встречал так много ребят сразу, и мне
казалось, что все они как-то особенно на меня смотрят. Успокоился я, только
когда бабушка уселась рядом и отгородила меня от чужих глаз. Тогда я оторвался
от окна, в которое напряженно пялился, ничего перед собой не видя, и украдкой
стал сам рассматривать своих будущих приятелей. «Кто-то из них будет мой друг…»
— думал я и так волновался, что не мог никого разглядеть — лица сливались в
сплошную незнакомую массу, с которой, казалось, никогда не удастся сойтись и
подружиться. Заметил я только, что все ребята выглядели на два-три года меня
старше.
Началась перекличка. Полная, в коричневой кофте женщина,
которая потом оказалась нашей воспитательницей, читала по списку фамилии, а мы
должны были отвечать «здесь». Я приготовился вовремя ответить и на всякий
случай сглотнул несколько раз слюну, чтобы голос у меня не сорвался от
волнения.
— Заварзин.
— Здесь.
— Жукова.
— Здесь.
— Лордкипанидзе.
«Ничего себе!» — подумал я и, забыв про волнение, повернулся
посмотреть, у кого же окажется такая необычная фамилия. Никто не отвечал.
— Лордкипанидзе!
— Здэс, — послышалось из дальнего конца
автобуса. — Я нэ слышал.
Лордкипанидзе мне не понравился сразу. Мало того что у него
была такая фамилия, он еще и объяснял, что не слышал, вместо того чтобы просто
ответить «здесь». Это показалось мне верхом неприличия. «Тоже мне Лорд! —
подумал я. — Кипанидзе…»
— Куранов.
— Здесь, — ответил толстый мальчик, сидевший
впереди меня.
Он один был моего возраста, и, еще раз подумав, кто же будет
мой друг, я посмотрел на него внимательнее — уж не он ли?
— Савельев.
Я опять сглотнул слюну. Назвали мою фамилию — надо было
отвечать!
— Здесь мы, здесь, — ответила бабушка.
Я даже не успел открыть рот…
Никогда не мог я смириться с бабушкиной манерой отвечать за
меня всегда и везде! Если бабушкины знакомые спрашивали во дворе, как у меня
дела, бабушка, не глядя в мою сторону, отвечала что-нибудь вроде: «Как сажа
бела». Если на приеме у врача спрашивали мой возраст, отвечала бабушка, и не
важно, что врач обращался ко мне, а бабушка сидела в дальнем конце кабинета.
Она не перебивала меня, не делала страшных глаз, чтобы я молчал, просто
успевала ответить на секунду раньше, и я никогда не мог ее опередить.
— Почему ты всегда за меня отвечаешь?! — спрашивал
я.
— Так ты же будешь соображать полчаса! А у людей время
дорого.
— Ну, я не успеваю. Хоть раз можешь подождать, чтобы я
ответил?
— Отвечай, малохольный. Кто тебе не дает? — искренне
удивлялась бабушка, и все оставалось по-прежнему.
Всякий раз, когда бабушка отвечала за меня, я сникал и на
пару минут предавался грусти. На перекличке я опять уткнулся в окно и грустил,
пока не тронулся автобус. Потом вспомнил, сколько интересного ждет меня
впереди, и развеселился.
Воспитательница в коричневой кофте еще на перроне пообещала,
что мне будет очень интересно.
— Там у нас и кино, и бильярд, и игры всякие, —
сказала она, ласково ко мне наклонившись. — Кружок «Умелые руки» есть.
Будете там лепить, вырезать, клеить. Знаешь, как тебе понравится!
И вот я представлял, как мы все, кто едет в автобусе, сидим
в большой светлой комнате под яркими лампами и вырезаем, лепим, клеим… Себя
лично я представлял вырезающим. Лепить я никогда не пробовал и знал только
выражение «лепить горбатого к стенке», а клеить мне было совершенно
неинтересно. Я думал, что клеят только разбитую посуду, и мысленно оставлял это
занятие для Лордкипанидзе.
Когда мы приехали в санаторий, всех ребят повели в палаты, а
нас с бабушкой воспитательница отвела к главному врачу. Бабушка сказала, что я
не просто ребенок, который приехал отдыхать, а несчастный, брошенный матерью на
шею стариков калека, нуждающийся в особом присмотре, и если бабушка не
поговорит с главврачом лично, медсестры меня неминуемо загубят. Главный врач
радушно откликнулась на бабушкино желание поговорить, мне велели посидеть в
сторонке, и разговор начался:
— …Я вам еще раз скажу, что в каком порядке… —
долетало до меня. — Сначала кониум… Половину рассыпала, но пока хватит…
Старик с поездом пришлет, я вам передам… Колларгол, альбуцид… оливковое масло
от сухости, а то будет ковырять, кровь пойдет… это если совсем плохо…
— Да вы не волнуйтесь…
— Я не волнуюсь, я знаю, что говорю…
— Тут у нас все лекарства есть, все процедуры. Целый
корпус лечебный…
— …диета… Ни жареного, ни соленого… Колит, хронический
панкреатит… делаю на сушках… Третий год… А она только раз в месяц припрется,
пожрет — и на диван…
— …Тут очень хорошо… Любые игры, кино, воспитатели
прекрасные…
— Клеить ему не надо. Астма. Надышится, будет приступ…
Порошок Звягинцевой… Гайморит хронический…
— Не волнуйтесь…
— Там в чемодане колпачок из полотенца, надевайте после
ванной, и пусть спит в нем… Гайморит… Пристеночный гайморит!
«После ванной, — подумал я. — В самом деле, здесь
меня тоже наверняка будут купать. Но как? Кто вместо бабушки будет вытирать
меня на стульях? Будет ли здесь в ванной рефлектор?»
После купания бабушка заворачивала меня в плед и относила на
плече в постель, рискованно пронося каждый раз мимо острого угла набитого
конфетами для врачей холодильника. В постели она укрывала меня и, просунув руки
под одеяло так, словно заряжала фотопленку, вытирала мне ноги между пальцами и
подкладывала под рубашку носовые платки. Сквозь сон я чувствовал, как она всю
ночь меня ощупывает, меняет влажные платки на сухие, когда я потею, и снова
наматывает на голову полотенце, которое я сбрасываю. «Спи спокойно, не
дрыгайся! — слышал я ее злой шепот. — Остынет голова — опять гнить
будешь».
Спать спокойно у меня не получалось, и полотенце я сбрасывал
по нескольку раз за ночь. Тогда бабушка сшила колпачок из махрового полотенца.
Заколотый под горлом английской булавкой, он надежно держался и защищал мою
голову от остывания.
