— Да он болен совсем, как я его повезу?
— Значит, не решилась… Тогда и говорить нечего. Отдашь,
когда поправится, и все. Но скоро он не только бабушке будет говорить, что маму
не любит, но и тебе тоже.
— Как?
— Так. Он вчера почти что это сказал…
Я спускался все глубже и глубже. Гладкая белая стена
тянулась куда хватало глаз, и я боялся, что ничего не найду. Где же это? Должно
быть, здесь… Нет, опять ничего. Никогда, никогда не найду я теперь ту дверь!
Что это? Откуда-то сверху донесся телефонный звонок. Я поспешил на поверхность,
вынырнул под красное небо и услышал его совсем рядом. Но черные птицы шумели
своими крыльями, задевали ими по глазам и мешали понять, где я нахожусь. Я
моргнул. Птицы испуганно разлетелись, красное небо лопнуло, и я увидел дверь.
Но это не та дверь… Та должна быть в белой стене, а здесь стена голубая и на
ней черная, с длинными отростками клякса. Но я слышу голос мамы… Она сказала,
что решилась. А мужской голос ответил, что будет тогда говорить. Кто это?
Рудик? Звонки прекращаются. Рудик говорит: «Здравствуйте, Семен Михайлович».
Дедушка пустил его? А где мама? Что бабушка с ней сделала? Видение двери
растворяется в красном небе. Снова слетаются черные птицы. «Он останется у нас,
это решено», — доносится из-за шума крыльев голос Рудика, и я опять ныряю
на поиски двери, которая мне так нужна…
— Здравствуйте, Семен Михайлович, — говорил Толя
по телефону. — Да, Оля его забрала. Он останется у нас, это решено. Ну вот
так мы с Олей решили… Не по-хулигански, а потому что иначе нельзя было. А как
иначе? И я тоже не знаю… Какие лекарства? Сашины лекарства… Ну, Оля же не знала
про них… Гомеопатия? Сейчас прямо? Это необходимо? Хорошо. Всего доброго.
— Куда ты?
— Отец твой просил за гомеопатией приехать. По телефону
скандал выслушал, еще один лично — и, надеюсь, все на сегодня. Вообще он был
достаточно спокоен. Может, поговорю с ним наедине, объясню все. Саша проснется,
предупреди его про меня. А то до сих пор ведь, наверное, думает, что я злодей и
за голову его тогда поднял, а не за плечи.
Мама закрыла за Толей дверь, достала из тумбочки банку мази
и стала растирать мне спину.
В розовой, наполненной светом красного неба глубине я шарил
по гладкой белой стене. Вода стала горячее, и плавать было жарко. Я чувствовал,
что долго не выдержу. Стена нескончаемо тянулась вдаль, вниз и вверх, и я
понимал, что ничего не найду.
«Может быть дверь откроется в любом месте?» — подумал я и
закричал:
— Мама! Открой!
Вместо громкого голоса изо рта моего вырвалось бульканье, и
вверх поплыли красные пузыри. Я закашлялся, но все равно продолжал кричать.
— Открой! — кричал я, ударяя в стену кулаками и
всем телом. — Я хочу с тобой жить! Я только тебя люблю! Только тебя!
Открой!
Дверь открылась… Круглый туннель возник передо мной в стене,
и я поплыл по нему, петляя многочисленными поворотами. Я повернул еще раз и в
ужасе замер. В темно-красных сумерках неподвижно висел огромный черный
осьминог. В щупальцах его было зажато по свече, и он медленно кружил ими перед
собой, в упор глядя на меня круглыми злыми глазами. Осьминог не нападал, но
немое кружение свечей было страшнее нападения. В нем пряталась угроза, от
которой нельзя было укрыться, как от колдовства. А может, это и было
колдовство? Я развернулся и изо всех сил поплыл назад к двери. Осьминог
пустился за мной. Туннель ушел вниз глубоким колодцем, и воск со свечей потек
прямо мне на спину. Я выгнулся от нестерпимого жжения, но выплыл из туннеля и,
схватив дверь за ручку, потянул на себя, чтобы закрыть. Тут я увидел, что ко
мне плывет бабушка. Она сунула руку в карман, и навстречу мне зазмеилось что-то
длинное.
«Ну что, предатель, шарфик-то забыл, — сказала
бабушка. — Я принесла. Принесла и удавлю им…»
Я закричал, бросился обратно в туннель и захлопнул дверь.
Бабушка стала звонить.
— Кто там? — спросил я почему-то маминым голосом.
— Я, сволочь! — ответила бабушка.
— Чего ты хочешь?
— Открой немедленно!
Я бросился плыть прочь обратно по туннелю и неожиданно
выплыл на поверхность. Черные птицы носились вокруг меня, и за шумом их крыльев
слышался бабушкин голос:
— Такая сука, что выдумала! Увела… О-ой! О-ой, что
сделала с ним! По метели через всю Москву… Насквозь простужен, как поднять его
теперь?! Саша! Сашенька… Чем ты его намазала?! Чем ты ему спину намазала,
сволочь?! Чтоб тебе печень тигровой мазью вымазали! Там салицила, у него же
аллергия! Будь ты проклята! Будь ты каждым проклята, кто тебя увидит! Будь ты
каждым кустом проклята, каждым камнем! Где пальто его? Где пальто его? Отец в
машине сидит ждет!
Черные птицы слетелись в плотные стаи и бросились на меня. Я
отбивался, но они хватали меня клювами за руки, за шею, переворачивали и
говорили бабушкиным голосом:
— Привстань, любонька. Привстань, деда ждет нас.
Протяни руку в рукавчик. Помоги, сука, видишь, он шевельнуться не может! Что
сделала с ним! Чтоб тебя за это, мразь, дугой выкрутило! Помоги, сказала, что
стоишь?!
Черные птицы бросились все вместе мне на голову, залепили
лицо. Я схватился руками за глаза, разорвал пелену шумящих крыльев и увидел
бабушку. Она натягивала на меня вязаный шлем. Мама, плача, застегивала на мне пальто.
— Сашенька, идти можешь, солнышко? — спросила
бабушка. — Только вниз спустимся, там деда нас на машинке повезет. Что
сделала с тобой курва эта… Что ж ты пошел, дурачок, за ней?
Шлем налез мне на глаза, но птицы стащили его и снова
закружились надо мной. Я нырнул и решил спрятаться от них в туннеле.
— Поможешь снести его, видишь, он идти не может! —
слышал я бабушкин голос, уплывая в глубь жаркой розовой воды. — И больше,
сука, не увидишь! Карлик твой прокатится — вернется — плодите с ним уродов себе,
а к этому ребенку близко больше не подойдешь! Бери, сволочь, под другую руку,
пошли вниз! Что?! Что ты сказала?! Да я с тобой знаешь что сделаю?!!
— Люди, помогите! — прорвался откуда-то мамин
крик.
— Боишься? Правильно боишься! Думала, я только кричать способна?
Голову проломлю сейчас лампой этой! Я душевнобольная, меня оправдают. А совесть
чиста будет, сама родила, сама и гроб заколочу. Пошла отсюда! Сама донесу.
Хватит сил и на мощи его, и на тебя еще, гниду, останется.
Я подплыл к отверстию туннеля и хотел в нем спрятаться, но
почувствовал, как что-то обхватило меня под мышками. Я обернулся. Это был
осьминог.
— Лифт вызывай, видишь, руки заняты, — сказал
осьминог бабушкиным голосом и, обвив меня щупальцами за грудь, потащил прочь от
стены.
