— А я ведь не случайно сюда приехала, — сказала я, и услышав это, Аким насторожился. — У меня к тебе важный разговор…
— Какое же у вас может быть ко мне дело? — недоверчиво спросил он.
— В прошлом году, Аким Иванович, у тебя тут человек Богу душу отдал…
Я внимательно смотрела на своего собеседника и заметила, что взгляд его стал каким-то затравленным и настроение заметно ухудшилось.
— Так что с того? — осторожно спросил он.
— Да все бы ничего, дело, как говорят, житейское, но только этот человек был моим мужем.
При этих словах Аким крякнул и совсем загрустил.
— Вот оно что… Так что же я-то? Разве я виноват?
— Да разве я тебя виню? Мне бы только посмотреть, где он скончался и услышать о его последних минутах, — постаралась успокоить я Акима.
— Ну, разве за этим… — снова недоверчиво посмотрел он на меня. — Так на этом вот месте и скончались, — указал он на диван и перекрестился.
От неожиданности я вздрогнула. Мне предстояло ночевать на том самом месте…
— А что касается последних минут… — он помолчал, отыскивая нужные слова, — то не знаю, что и сказать…
— Мне важна любая подробность, ты понимаешь…
— Как не понять, — снова крякнул он. — Только я уж и не припомню, может…
— А ты постарайся, Аким Иваныч, а я тебя отблагодарю, — ласково произнесла я и демонстративно положила на стол бумажник.
— Да какая может быть благодарность… — смутился Аким, но уже не отрывал взгляда от бумажника.
Я достала оттуда крупную купюру и положила перед Акимом.
— Большая может быть благодарность.
— Вот, ей-богу… Да что же я могу вам рассказать такого важного?
— А ты рассказывай все, что помнишь, а я уж решу, насколько это для меня важно, — объяснила я и для убедительности раскрыла бумажник, продемонстрировав его содержимое.
И он, волнуясь и заикаясь, с трудом подыскивая слова, начал свой рассказ:
— Приехали они, ваш муж то есть, так же вот к вечеру. И наутро собирались дальше…
Если до этого Аким говорил складно и по его же собственному выражению в карман за словом не лез, то теперь словно поглупел. Каждое слово давалось ему с большим трудом, он делал большие паузы, вздыхал…
Он явно чего-то боялся, это было видно невооруженным взглядом. И только желание получить обещанное вознаграждение не позволяло ему отказаться от этого разговора.
У меня создалось впечатление, что он пытается отделаться общими фразами, и я объяснила:
— Аким, ты, насколько я поняла, человек неглупый, и должен понимать, что мне нужна вся правда… Именно за нее я готова заплатить. Вся правда, ты меня понимаешь? Какая бы страшная она ни была. Даже если тебе запретили об этом рассказывать.
Последнюю фразу я сказала наобум, но по тому, как перекосилось после нее лицо Акима, поняла, что попала в точку и поблагодарила Господа, что он надоумил меня сюда приехать. С каждой минутой моя уверенность в том, что приехала я не напрасно, росла.
На Акима жалко было смотреть, его лицо покрылось крупными каплями пота, хотя в доме было довольно прохладно. Внутри у него явно происходила борьба…
— Ох, барыня, — наконец проговорил он плачущим козлиным фальцетом, — я человек маленький, куда уж мне…
Казалось, он сейчас разрыдается. И в эту минуту я поняла, что не уеду отсюда до тех пор, пока не вытащу из него всей правды.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Рассказ его не отличался богатством эпитетов, но события той ночи в этом и не нуждались.
Александр появился на постоялом дворе поздним вечером, почти ночью, он был сильно чем-то взволнован, и долго не ложился спать. Но, как я и ожидала никаких признаков болезни Аким у него поначалу не заметил.
В тот вечер, кроме Александра, по роковому стечению обстоятельств на постоялом дворе больше никого не было. Все, не считая Акима, по такому случаю рано легли спать. Да и хозяин, судя по всему, уже клевал носом.
Неожиданный стук в дверь привел его в сильное замешательство. А когда вошли двое мужчин, то он не сумел разглядеть их лиц. Один из них поинтересовался, приехал ли уже Александр, и, получив утвердительный ответ, прошел к тому в комнату, попросив Акима никого к ним не пускать.
Нужно ли говорить, с каким вниманием я слушала своего собеседника, тем более что каждое слово приходилось вытаскивать из него клещами.
Второй мужчина, по мнению Акима, был, скорее всего, слугой, но, в отличие от большинства слуг, не отличался словоохотливостью, и как ни старался Аким, ему так и не удалось того разговорить.
Он отправился спать, но через пару часов его снова разбудили, потребовав еды и вина. Аким, поворчав, растолкал свою молодую жену, и та на скорую руку приготовила гостям поесть.
После этого он окончательно заснул и проснулся только утром следующего дня. Дверь в гостевую была плотно прикрыта, и из-за нее не доносилось ни звука. Аким довольно долго не решался войти туда, боясь рассердить господ, но к полудню решил, что тут что-то неладно, и деликатно постучал в дверь.
Никто не отозвался. И Аким вошел без приглашения.
Ночных гостей уже и след простыл, и он было решил, что все трое уехали, не расплатившись, но в этот момент заметил на диване Александра, который уже не подавал никаких признаков жизни.
Аким от греха подальше послал за доктором, но тот как назло уехал принимать роды в дальнюю деревню и появился на постоялом дворе уже к вечеру, замотанный и не совсем трезвый, диагностировал «смерть от горячки» и скоро уехал.
Два дня, до самого приезда полиции, тело Александра пролежало в леднике и лишь поэтому не разложилось.
Я выполнила свое обещание и щедро вознаградила рассказчика. Настолько щедро, что он не поверил своему счастью и подумал, что я ошиблась. А сообразив, что я не потребую назад этих денег, настолько растрогался, что обещал за меня молиться всю оставшуюся жизнь, называл своей благодетельницей и все норовил поцеловать руку.
Мне хотелось побыть одной, и я попросила его оставить меня в покое. Аким сразу же ушел, но скоро вернулся с какой-то бумажкой в руке.
— Простите великодушно, барыня, — умильно произнес он из-за двери. — Я это уже через неделю нашел, баба моя убиралась и подняла. Я и сохранил — не подумайте чего…
И развернул свою замусоленную бумажку.
Я не очень ласково встретила его поначалу, не понимая, что ему от меня нужно. Но когда поняла, что он принес, добавила еще пару ассигнаций вдобавок к прежней сумме.
— Вот, возьмите. Я же понимаю… Память…
И протянул мне старый медный крест, слишком знакомый мне, чтобы не узнать его с первого взгляда.
