Если еще недавно у меня не было ни одной версии, то теперь меня угнетало их обилие.
Чтобы не сойти с ума, я взяла чистый лист бумаги и постаралась, не выплескивая на него лишних слов и эмоций, перечислить всех своих врагов и классифицировать все имеющиеся у меня на тот момент версии. Я надеялась, что благодаря этой работе смогу найти выход из этого разрастающегося с каждым часом лабиринта.
У меня получился следующий документ, который также долгое время хранился в моих бумагах, и поэтому я помню его почти дословно:
«Мои враги:
1. Алсуфьев.
2. Наталья Синицына (Люси).
3. Граф Орловский.
4. Враги Павла Синицына (кем бы они ни были).
5. Доныне неведомый мне злодей (такого варианта я тоже не исключаю).
Версии:
1. Все мои беды – результат действий Люси.
2. Все это – происки господина Алсуфьева, результат его мести моему мужу.
3. Сговор Алсуфьева и Орловского, и их совместная месть мне.
4. Я своими расследованиями причин гибели Александра напугала истинного виновника его смерти.
5. То же самое, но в отношении Синицына.
6. И последняя версия: я до сих пор не знаю истинной причины всего происходящего».
Как это ни странно, эти строки в некотором смысле успокоили меня. Приведенные в систему, все эти версии уже не казались столь многочисленными и противоречивыми, скорее, наоборот – мне показалось, что между ними нет столь больших противоречий, и я попыталась еще одну, универсальную версию, при которой все предыдущие были бы использованы в качестве подсобного материала.
И, что самое удивительное – мне это действительно удалось сделать.
Я размышляла приблизительно так:
– Допустим, все перечисленные мною люди действительно по какой-то причине меня ненавидят. У Орловского и Люси есть для этого реальные основания. У Алсуфьева, пожалуй, тоже, хотя и с небольшой натяжкой. Попробую объединить этих людей единой задачей. У них должно быть что-то общее, единая причина для ненависти ко мне. Что же это может быть такое? Что может объединять столь непохожих друг на друга людей?
Это был сложный вопрос, и он заставил меня как следует поработать мозгами. Действительно, если поводом для их ненависти ко мне был мой муж или Павел Синицын (а, возможно, именно их дружба), то нужно было прежде всего выяснить, что же в их деятельности так напугало всех этих людей, то есть иначе говоря – чем же столь опасным для них занимался мой муж, и какие именно сведения он сообщил Павлу. Если вспомнить алсуфьевский донос, то можно было сделать вывод, что именно это таинственное дело послужило причиной первых неприятностей Александра и допустить, что нынешние мои беды являются их логическим продолжением.
И снова какая-то мысль настойчиво стучалась в мое сознание, и я вынуждена была отвлечься от своих логических упражнений, чтобы выслушать ее.
На этот раз это была даже не моя мысль, потому что принадлежала она Александру Дюма, вернее, герою его романа. Я прочитала эти строки вчера, но лишь теперь они всплыли в моем сознании, требуя к себе особого внимания. И они прозвучали неожиданно актуально, словно граф Монте-Кристо говорил все это не для королевского прокурора Вильфора, а для меня, каким-то таинственным способом прознав о моих трудностях:
«Я хочу сказать, что взором, направленным на социальную организацию народов, вы видите лишь механизм машины, а не того совершенного мастера, который приводит ее в движение; вы замечаете вокруг себя только чиновников, назначенных на свои должности министром или королем, а люди, которых Бог поставил выше чиновников, министров и королей, поручив им выполнение миссии, а не исполнение должности, – эти люди ускользают от ваших близоруких взоров. Это свойство человеческого ничтожества с его несовершенными и слабыми органами. Товия принял ангела, явившегося возвратить ему зрение, за обыкновенного юношу. Народы считали Атиллу, явившегося уничтожить их, таким же завоевателем, как и все остальные. Им обоим пришлось открывать свое божественное назначение, чтобы быть узнанными; одному пришлось сказать: „Я ангел господень“, а другому: „Я божий молот“, чтобы их божественная сущность открылась».
– Совершенный мастер, который приводит машину в движение… – словно завороженная, повторила я вслед за графом Монте-Кристо и добавила в свой список врагов еще один пункт, вернее, переименовала тот, что прежде назывался «неведомый мне злодей». Злодей этот имел теперь имя – «Совершенный мастер», и это мистическое, напоминающее о масонских таинствах словосочетание стало для меня столь же реальным, как и имена всех прочих моих неприятелей. И впредь я употребляла его уже как имя нарицательное.
Наступает в каждом расследовании или исследовании момент истины – когда все ранее разрозненные факты выстраиваются в одну цепочку, словно гвардия на параде. Я чувствовала, что этот момент вот-вот наступит и не торопила его.
И слова «Совершенный мастер» стали тем ключом, который позволил мне вплотную к нему приблизиться.
С каждой минутой росла моя уверенность в том, что все те люди, которых я называла своими врагами, выполняют единую волю, исходящую от этого самого «мастера». И в этом случае противоречия между версиями исчезали, поскольку появлялось единое для всех них и недостающее до сих пор звено – его таинственные приказы.
«Что же это за мрачный гений, сумевший объединить вокруг себя столь непохожих друг на друга людей? – спрашивала я себя вновь и вновь. – Государственный чиновник, преступница, граф – весьма любопытная подобралась у него команда… Серый кардинал, волею которого можно упрятать в тюрьму невинного человека, отправить на тот свет двух полицейских, сжечь постоялый двор, чтобы наказать провинившегося хозяина…»
Последняя мысль выскочила у меня сама собой. И я даже не поняла, откуда она взялась.
«А действительно, – решила я додумать ее до конца, – за что могли сжечь этот роковой для моего мужа постоялый двор? Не за то ли, что его хозяин поделился со мной кое-какими сведениями, и тем самым провинился перед таинственным „совершенным мастером“?
Я не допускала мысли, что пожар этот – простое совпадение. И то, что Алсуфьеву известно не только то, что я побывала на этом дворе, но даже та сумма, которой я одарила его хозяина в благодарность за те сведения и предметы, что он мне передал, лишь укрепляло меня в этой уверенности.
«Любопытно, значит опасности подвергаюсь не только я, – сделала я из этого резонный вывод, – но и те люди, которые оказывают мне содействие. Хозяин постоялого двора, Петр, за которым уже следит полиция… Интересно, кто следующий?»
Неудивительно, что мне сразу же пришла на ум Ксения Георгиевна. И представив, что она каким-то образом пострадает из-за меня, я впервые подумала, что пора мне поискать другого убежища.
Что бы ни грозило мне самой, подвергать какой бы то ни было опасности приютившего меня человека – я просто не имела права. А мысль, что, несмотря на все предосторожности, о приезде Петра Анатольевича в Елшанку стало известно кому-то из наших противников, заставила меня вздрогнуть и осторожно подойти к окну.
