На лестнице мы никого не повстречали, засов на двери орловской тюрьмы был по-прежнему надежно заперт. Мы вышли на свежий воздух и оседлали отдохнувших за это время лошадей.
Когда мы отъехали от дома на полверсты, до нас донесся приглушенный деревьями звук пистолетного выстрела.
– Если не ошибаюсь, одним врагом у нас с вами меньше, – сурово и печально произнес Петр Анатольевич.
– Честно говоря, я это предполагала, – еле слышно ответила я.
Не знаю, расслышал ли эти слова Петр, но больше мы не обменялись с ним ни единым словом до самого дома Ксении Георгиевны, хотя приехали туда лишь утром.
Эта глава получились немного короче остальных, но, думаю, вы не осудите меня, если я ее на этом закончу.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Итак, когда луковки елшанской церкви замелькали на нашем горизонте, солнце уже попрощалось с кромкой земли и с каждой минутой поднималось все выше по своей невидимой небесной лестнице.
При всем том, что я считаю себя опытной наездницей, такого большого расстояния мне еще не приходилось преодолевать без отдыха, тем более ночью.
Да что я – даже лошади наши еле передвигали ноги, хотя последний час мы, жалея их, перемежали шаг с легкой рысью.
Поэтому, когда мы наконец смогли опуститься на грешную землю, я почувствовала огромное облегчение. Какой-то парнишка подхватил наших лошадей под уздцы и стал со знанием дела выгуливать их по двору.
– Не вздумай напоить, – на всякий случай напомнил ему Петр Анатольевич, на что парнишка только улыбнулся. Судя про всему он с малолетства был при конюшне, и такой ошибки никогда бы не совершил.
Впрочем, мне было не до него и не до лошадей. Больше всего на свете мне хотелось горячего чая, а после этого – растянуться во весь рост в горизонтальном положении, а если еще и на мягкой перине – то и мечтать больше не о чем.
Но прежде нужно было встретиться с хозяйкой. И обсудить наши дела.
Она не заставила себя ждать и появилась в гостиной через пару минут после нашего приезда.
С удивлением обнаружив кардинальную перемену нашего внешнего вида и даже, как бы это сказать… половой принадлежности, она не стала нас мучить расспросами, а сразу же ушла распорядиться по поводу завтрака и ради этого даже отложила (хотя и недалеко) свое вязанье.
Сил на завтрак у нас не было, но чая мы выпили по несколько чашек, хотя обычно я не злоупотребляю этим нашим национальным напитком, предпочитая ему черный кофе, в крайнем случае – кофе со сливками.
И как только мы с Петром Анатольевичем вернули себе способность к членораздельной речи, мы тут же, перебивая друг друга, выложили Ксении Георгиевне все наши новости. А потом и продемонстрировали наши находки. О визите к Орловскому мы, не сговариваясь, даже не упомянули, боясь, что это произведет на старушку слишком сильное впечатление и надолго выбьет из колеи. Но хитрая старушенция все-таки вытянула у нас все, поймав нас на каком-то противоречии, перекрестилась и спросила:
– И что же мы будем делать дальше?
Люди преклонного возраста не раз поражали меня спокойным и, я бы сказала, достойным отношением к смерти. Наверное, с годами они привыкают к мысли о ее неизбежности, или, что еще вероятнее, смиряются со своей близкой кончиной. Во всяком случае, сама я с годами стала относиться к этому явлению именно так. Тем более, что никогда не сомневалась в существовании загробном, поэтому смерть для меня – просто переход в иную жизнь, а следовательно, не слишком большой повод для отчаянья.
Поэтому я сразу же перешла к изложению своего плана, а заодно – познакомила с ним и Петра Анатольевича, поскольку основную часть реализации этого плана собиралась возложить на его широкие, но сильно уставшие плечи.
Мой замысел был довольно прост: Все найденные нами документы я планировала переправить в Петербург, лично Петру Петровичу. Судя по записям Павла, он и раньше сочувственно относился к этому делу, а теперь, когда так продвинулся по служебной лестнице (а многие уже пророчили ему министерское кресло) был тем единственным человеком, который мог бы завалить такого матерого зверя, как наш преступный, но сильный своими связями и положением губернатор.
Ксения Георгиевна не только горячо одобрила мое предложение, но тут же написала письмо своей двоюродной сестре, муж которой доводился Петру Петровичу… Впрочем, это неважно, в каких родственных отношениях она была с этим сильным и мужественным человеком, важно было другое: рекомендательное письмо в России иной раз способно открыть самые высокие и даже государственные двери. И это сильно облегчило бы задачу Петра Анатольевича, поскольку именно ему предстояло отправиться в Петербург, причем, настолько срочно, что Ксения Георгиевна тут же пошла распорядиться на счет кареты.
Петр Анатольевич только вздохнул, узнав об этом:
– Во всяком случае, – произнес он голосом смиренного мученика, – по дороге высплюсь. Но если бы вы предложили мне совершить этот путь в седле, то, признаюсь честно, я сказался бы больным или, в крайнем случае, перешел на сторону губернатора. Потому что после этой ночи при слове седло у меня тошнота подступает к горлу, и рождаются мечты о светлом будущем, в котором верховых лошадей заменят на воздушные шары.
Он еще долго импровизировал подобным образом, точнее говоря, до тех самых пор, пока мы не усадили его в карету. И только большая бутыль знаменитой настойки вдобавок к корзине с пирогами и закусками, собранными ему в дорогу заботливыми руками Ксении Георгиевны, окончательно примирила его с собственной участью. Но тем не менее у меня сердце немного сжималось, когда я смотрела на его усталое грустное лицо, потому что я уже представляла с каким удовольствием рухну на мягкие перины…
Но не тут-то было. То есть это произошло, но только после того, как я по настоянию Ксении Георгиевны посетила ее баньку.
Зато спала я после этого… Не буду говорить сколько времени, потому что меня до сих пор немного мучит совесть.
Скажу только, что когда я проснулась, Петр Анатольевич, по моим расчетам, уже подъезжал к Москве. И даже если я преувеличиваю, то самую чуточку.
А когда проснулась – отдала себя в руки хлебосольной хозяйки, позволила усадить себя за стол и не вставала из-за него до тех пор, пока не опустошила все закрома, и тем самым обрекла Ксению Георгиевну на полуголодное существование в течение нескольких лет. Но она на меня за это не обиделась, а полюбила еще больше.
В ближайшие несколько дней я чувствовала себя совершенно счастливой, потому что была уверена, что мой гонец сумеет убедить Петра Петровича в необходимости срочных действий. И собранные Павлом документы, красноречивые сами по себе, и подкрепленные красноречием профессионального литератора и говоруна приведут к желанному результату.
Так оно и вышло. Правда не так скоро, как мне бы хотелось. Поэтому я прожила в Елшанке почти целый месяц.
