И теперь мне не остается ничего другого, как с некоторыми сокращениями привести вам текст его удивительного письма, которое я до сих пор храню в заветной шкатулке вместе с самыми дорогими для меня памятными вещицами.
«Катенька, думаю, что мой курьер надолго выведет вас из состояния душевного равновесия, особенно если посмеет приблизиться к вам ближе, чем на расстояние десяти шагов. Именно тренировке последнего посвятил я два часа перед его отъездом. Надеюсь, что с этого началась история образования степных народов, и если мне и суждено войти в историю, то исключительно в качестве великого просветителя народов Востока.
Непосредственной же причиной моего послания послужила одна из тех удивительных встреч, которые могут произойти только в вашем зачарованном государстве.
Именно здесь, в калмыцких степях, куда, как вы помните, я направился, покинув ваш славный город, повстречал я человека, служившего ранее в министерстве внутренних дел и занимавшего там самый большой стол и одно время едва не получившего в руки заветного министерского портфеля. Впрочем, последнее – результат предельной откровенности после трех дней нашего с ним безудержного пьянства. А в этом состоянии мужчины склонны к преувеличению собственных заслуг перед отечеством.
Но что у меня не вызывает никаких сомнений, что он действительно имел отношение к расследованию одной из самых скандальных российских историй, которая, как я понимаю, еще не закончилась. И которую я намереваюсь вам вкратце с его слов пересказать. Дочитав мое послание до конца, вы поймете, что я имею в виду, назвав эту давнюю историю незаконченной.
Итак…
Как нам с вами, Катенька, уже известно, а если вы запамятовали, то напомню: раскольники подразделяются на несколько ветвей, и нам следовало бы сказать – ветвей, совершенно противоположных друг другу.
– Как? – спросите вы наверняка, – прочитав эту фразу, – снова раскольники? Да этот Дюма совершенно сошел с ума. Ничего не видит кругом. Везде ему мерещатся раскольники.
И будете, как всегда, правы. Говоря это, я имею в виду, что с восторгом отношусь даже к вашим милым заблуждениям и нахожу в них немалое очарование.»
– Каков подлец! – не смогла я сдержать восхищенного восклицания. И продолжила чтение.
«Так вот, что касается раскольников… К числу сект, являющих полную противоположность скопцам, принадлежала секта Татаринова, расследованию деятельности которой и посвятил часть своей государственной жизни мой новый собутыльник.
Татаринов бы статским советником, имевшим чин бригадного генерала; он возглавлял эту секту.
Адепты собирались на дому у одной прорицательницы, которая требовала величать себя Богородицей.
После нескольких посвящений в таинства человека принимали в члены секты, при этом он давал две клятвы: никогда ни о чем не рассказывать и всегда оставаться холостяком.
Женщины, в свою очередь, клялись не выходить замуж, а если их к тому принудят родители, оставаться в рядах секты.
По окончании обряда принятия гасили свет, и начинались беспорядочные совокупления.
Вот как была раскрыта тайна секты.
Молодой человек по фамилии Апрелев, брат которого был помощником министра, женился, несмотря на клятву, данную ассоциации.
Другой сектант-фанатик, Павлов, чья мать дважды ходила в Иерусалим, прося по дороге милостыню, хотя и была женой полковника, однажды вечером притаился за дверью комнаты новобрачных и пронзил Апрелева ножом, крикнув при этом: «Это я!»..
Апрелев упал замертво.
Павлов даже не пытался спастись бегством.
Задержанный и доставленный в крепость, Павлов был подвергнут старинной пытке под названием «испанские сапоги» и приговорен к смерти.
Эти события, кажется, происходили в 1812 году, и пытки к тому времени считались пережитком первобытной дикости. Но в виду особой важности дела, в порядке исключения… Одним словом, во второй раз за целых полстолетия Павлова подвергли пыткам. (В первый раз пытали Мировича, который хотел похитить юного Ивана, если вам это интересно).
Павлов не выдержал допроса.
Он признался во всем и раскрыл существование тайной секты, члены которой были рассеяны по различным монастырям.
Татаринов и прорицательница исчезли.
В России, как и в Венеции, люди исчезают. Что вам известно не хуже меня.
Татаринов имел двух дочерей, которых принудил вступить в общество, тем самым обрекая их на свальный коммунизм.
Не кажется ли вам, что я снова пересказываю эпизод из античных вакханалий, что приподнимаю краешек покрывала, накинутого на тайны преподобной богини? Впрочем однажды я уже попытался вам на это сходство намекнуть, в результате чего был изгнан из вашего дома с позором, поэтому второй раз не рискну этого делать ни за какие бисквиты.
Но все-таки позволю себе особо подчеркнуть лишь одну фамилию, что назвал мне мой бывший премьер-министр, или кем он там был до того, как запил горькую и переехал на место жительства в Калмыкию. Кстати, кумыс – это божественный напиток совершенно во французском духе. Постараюсь ввести его в моду в следующем же сезоне.
А фамилия, меж тем, действительно любопытная. Звучит она довольно незатейливо – Иванова, это та самая женщина, которая, будучи ближайшей к Татариновой последовательницей и по некоторым слухам ее любимой ученицей, была сослана… куда бы вы думали? В Саратов! Причем не куда-нибудь, а в тот самый монастырь, в котором нас с вами так гостеприимно принимали некоторое время тому назад.
Ну, и на сладкое, как говаривал мой друг Пьер: Ивановой она была в девичестве, а по мужу…
Даже не знаю, эта новость заслуживает отдельного письма, не отослать ли вам его со следующей почтой? Ладно уж, так и быть, сообщу теперь же…
Так вот по мужу она… Еще не догадались? Правильно – Лобанова. А зовут ее Анастасия.
Если эта новость покажется вам приятной на вкус – помяните меня в своих вечерних молитвах.
Огромный привет вашей замечательной подруге Шурочке, она совершенно разбила мне сердце. Так ей и передайте…
Преданный вам Александр Дюма.»
Вот такое письмо. И самое удивительное, что почти все в нем правда, хотя девичью фамилию Лобановой Дюма переврал самым безбожным образом, как впрочем и некоторые исторические детали. А судя по тому, что перенес действие в 1812 (!) год, то я склонна предположить, что писал он свое послание в сильном подпитии. Если бы это действительно было так, то Лобановой должно было быть лет эдак… До стольки просто-напросто не живут.
И тем не менее, он даже не предполагал, насколько своевременным было его письмо…
Как вы понимаете, я понемногу передала всю полезную из него информацию Павлу Игнатьевичу. И он, убедившись в ее справедливости, несколько дней смотрел на меня странными глазами…
Теперь мне известны все подробности той давней истории, и я осмелюсь немного подкорректировать информацию из письма своего большого, а лучше сказать – огромного, французского друга. Причем на этот раз она может не вызывать у вас никаких сомнений, при ее подготовке я использовала не только результаты официального расследования, но и некоторые историчекие документы. Поэтому читатель не рискует вслед за мною стерлядь назвать молодью осетра или сморозить еще какую-нибудь глупость.
