Мой самурай кивнул, полез за пазуху и достал сердечко, а затем протянул его мне. Я взял в руки медальон, приоткрыл крышечку и увидел спокойное лицо Варвары Николаевны, искусно запечатленное каким-то художником.
— Хороша? — спросил Кинрю.
— Хороша! — согласился я.
В дверь постучали, я позволил войти. Перепуганный лакей известил меня, что пришли секунданты от господина Орлова.
— Господи! — взмолился я. — Это на ночь-то глядя?
Кинрю удивленно поднял глаза.
— Это что еще за новости? — осведомился он.
Я невозмутимо ответил:
— Пьер Орлов окончательно лишился рассудка.
VIII
Поединок был назначен на час следующего дня. В семь утра я послал своего человека известить Лунева и Рябинина. Где-то минут через двадцать-сорок к моему дому подъехал экипаж, и в холл буквально вбежал Алешка.
— Яков, ты спятил? — завопил он с порога. — С твоим-то здоровьем?! Надумал! Стреляться?! Плечо-то еще не зажило! Или это бред лихорадочный?!
— К сожалению, Яков Андреевич находится в ясном уме и твердой памяти, — вздохнул Кинрю. — Только его дела, — он сделал многозначительную паузу, — день ото дня становятся все утомительнее.
Лунев прекратил негодовать и решил заняться полезным делом.
— Сними рубашку, — скомандовал он мне не терпящим возражений тоном. — Я раной твоей займусь, — Алешка имел небольшое представление о том, чем мне приходилось заниматься. Но в учение вольных каменьщиков не верил, хотя и охотно помогал мне по дружбе. О Кутузове Лунев отзывался принебрежительно, не испытывая к его положению абсолютно никакого почтения. Я подозревал, что мой старый друг вообще был атеистом, что, в принципе, как я полагал, свойственно для врачей.
— Волнуешься? — поинтересовался он, обернувшись через плечо.
Я пожал плечами. Вчерашние мысли о смерти как-то забылись, я был преисполнен решимости довести начатое мной дело до конца, а для этого мне надо было по крайней мере выжить.
Мира сидела в кресле, не сводя с меня взгляда огромных глаз. Я читал в них плохо скрываемый страх. Она верила и одновременно не верила своему гаданию, но никак не могла мне помешать выполнить свой долг чести.
— И чем ты не угодил Орлову? — поинтересовался Лунев.
Я усмехнулся:
— Он меня к жене приревновал.
— К Нелли? — воскликнул Алешка. — И что, — улыбнулся он. — Действительно был повод?
— Пустое! — я махнул рукой. — Происки моего врага.
— Радевича? — догадался Лешка. — Слухи-то о нем и Орловой ходят давно.
Я сделал вид, что не слышал его вопроса.
Лунев переспрашивать не стал, а лишь с усердием принялся заново перевязывать рану, края которой начинали потихонечку стягиваться. Не успел он закончить, как камердинер доложил о Рябинине.
Серж привез с собой два набора пистолетов. По всему было видно, что Рябинин — человек решительный.
— Надо осмотреть обе пары, — заявил Сергей Арсеньевич.
Лунев согласился:
— Это наш долг.
Что и было проделано незамедлительно, затем одну пару Рябинин старательно переложил в черный ящик.
— Пули парижские, — заметил он, словно невзначай. -А о четырехместной карете я уже позаботился.
В полдень мы выехали за Выборгскую заставу, где и должна была состояться дуэль. Я размышлял над тем, что я или Орлов непременно должны были погибнуть злой волею преступника. Не мог же я принести свои извинения Пьеру, да он их мог просто-напросто не принять, ослепленный своей обидой. На извинения Орлова и вовсе не приходилось расчитывать. Попробовать объяснить ему, что происходит? Я тут же отбросил эту мысль. Во-первых, он мне, судя по всему, не поверит; во-вторых, круг посвященных лиц и так оказывался слишком широким!
День выдался туманный, меня немного знобило. В молочной дымке трудно было что-либо рассмотреть. В половине первого мы прибыли на место. Орлов с секундантами уже ожидали нас на холме, шагах в шести от дороги. Дуэль должна была состояться на поляне, окруженной подлеском.
Все шло своим чередом: сабли были воткнуты в землю на расстоянии восьми шагов друг от друга и означали барьер, пистолеты заряжены секундантами. Примирение, как я и предполагал, было исключено. Мы начали сходиться…
Вдруг на дороге появилась карета, запряженная рысаками. Она внезапно остановилась, из нее, путаясь в юбках, выскочила женщина.
— Остановитесь! — закричала она. Я узнал в ней взволнованную Нелли. Что же должно было случиться, чтобы она осмелилась на такое?! А как же репутация? Хотя, насколько мне было известно, здесь, в нескольких верстах от Выборской заставы, собрались сегодня люди порядочные и умеющие держать язык за зубами.
— Елена Николаевна! — закричал рассержанный Пьер. -Немедленно езжайте домой!
— Я обязана переговорить с вами наедине! — отвечала она, сделав несколько шагов в нашу сторону. Орлов засомневался, он в растерянности перевел взгляд с Нелли на меня. Что-то подсказывало мне, что кровопролитие все же не состоится.
— Прислушайтесь к Елене Николаевне, — мягко посоветовал я. Секунданты Орлова одобрительно закивали головами. Тогда Пьер передал одному из них пистолет и пошел в сторону жены.
Елена Николаевна скрылась в карете, следом за ней шагнул в дврцу и он.
Мы с Луневым и Рябининым вместе с орловскими секундантами мерили шагами поляну в ожидании того, чем разрешится дело. Я готов был продолжить поединок, если Орлов не принесет мне своих извинений.
Орловы отсутствовали минут пятнадцать, и нам это время казалось вечностью. Секунданты Пьера о чем-то перешептывались между собой.
Наконец, ссутулившись, к нам вышел нахмуренный Орлов, казалось, что он был не в себе.
— Господин Кольцов, — с трудом выговорил он. — Я прошу у вас извинения в своей горячности. Произошла ошибка, о чем я безмерно сожалею.
Я охотно протянул ему руку и сказал:
— Ваши извинения приняты.
Оказалось, что на этом инцидент был исчерпан, и все разошлись по своим каретам, разгоряченные и обескураженные.
Когда экипаж тронулся, Рябинин спросил:
— Неужели Елена открыла мужу всю правду? Я не понимаю, зачем?!
В ответ мне оставалось только пожать плечами, я и сам задавался этим вопросом.
Мира дожидалась нас в парке и вышла навстречу экипажу. Увидев меня она тихо проговорила:
— Жив! — и вздохнула с облегчением. Индианка была одета в ярко-желтое сари и казалась воплощением осени среди позолоченной листвы. Она приветствовала меня, подняв правую руку к плечу и развернув ладонь параллельно небу. Это был ритуальный жест, который я впервые узнал в Калькутте, буддхашрамана-мудра.
