Теперь я не знал, что делать дальше. Не дожидаться же прихода полиции! Я, конечно, сумел бы уладить это дело, но как быть со временем?
В конечном итоге я все же посчитал, что лучше всего пока не оповещать собравшихся о своей печальной находке, а поспешить убраться отсюда подобру-поздорову. Я прекрасно понимал, что подозрение в убийстве прежде всего падет на меня, так как именно меня видели в обществе Воротникова последним, да и игра протекала у нас не слишком гладко! А чего только стоил наш конфиденциальный разговор, привлекший к себе всеобщее внимание!
Я огляделся по сторонам, везде мне мерещился убийца. Тем не менее я вышел из комнаты, поплотнее прикрыл дубовую дверь, поставил на место подсвечник и отправился на поиски Заречного, которого повстречал в буфете. Виктор уже закончил осматривать первый этаж. Выглядел он разочарованным.
— Ну как успехи? — поинтересовался у меня Виктор. — Почему ты так побледнел? Лицо у тебя белее мела!
— Мы немедленно уезжаем отсюда! — воскликнул я.
— Что-то случилось? — встревожился мой старый товарищ.
— Большие неприятности!
— Но…
— Не спрашивай меня ни о чем! — перебил я его. — Я все объясню тебе по дороге.
Мы наспех распрощались с хозяином, сели в карету, и я велел кучеру везти нас по адресу, что мне накануне указала Мариша.
— Ну как, Яков Андреевич, отыгрались? — осведомился Кинрю, потягиваясь. Он сладко дремал в карете все это время.
— Ага, — усмехнулся я. — Да еще как!
— Да что же произошло? — недоумевал Заречный.
— Нашел я нашего Гастролера, — ответил я.
— Так в чем же дело? — изумился Виктор. — Почему мы тогда убегаем отсюда, как преступники? Почему ты его ни о чем не выспросил? Или я чего-то не понимаю?
Глаза у Кинрю сверкнули, знакомым мне огоньком.
— Неужели человек в бурнусе? — догадался он.
— Какой еще человек в бурнусе? — возмутился Заречный. — Господа, не говорите загадками!
— Господина Воротникова мы больше никогда не увидим, — констатировал я печально. — По крайне мере, в живых.
— Как?! — воскликнул Заречный. — Не может быть! Мы же только около часа назад…
— Вот именно, — ответил я. — Убийца меня опередил, и я не успел Матвея ни о чем расспросить.
— Совсем ни о чем? — протянул японец разочарованно.
— Он только подтвердил, что его нанял какой-то опасный человек для того, чтобы Строганова обыграть. Остальное обещал в экипаже рассказать. Да, видно, не судьба! Единственная надежда на то, что нам удастся отыскать что-нибудь в его квартире, если, конечно, Черный человек не опередит нас и здесь.
— Какой еще Черный человек? — продолжал удивляться Заречный. — Яков, ты когда-нибудь расскажешь мне все по порядку?!
— Все, я, к сожалению, не могу! Но речь идет об убийце, который охотится за мною.
— Отличненькое дельце! — воскликнул Виктор.
— Дело к тому же осложняется тем, что так или иначе придется объясняться с полицией. Хотя это, конечно, отнюдь не самое страшное, — заметил я и передал своему товарищу пятьдесят тысяч.
— Яков, но это же твои деньги! — смутился Виктор. Я видел, что в его душе боролись противоречивые чувства.
— Бери! — Я хлопнул товарища по плечу. — Они попали к мошеннику бесчестным путем, и я просто-напросто возвращаю тебе награбленное. С моей стороны в этом случае тоже, некоторым образом, без ловкости рук не обошлось, — усмехнувшись, добавил я.
Экипаж остановился, и мы вышли на улицу. Это был не самый блестящий район столицы, но тем не менее кое-где попадались комфортабельные дома.
Квартира, которую снимал Матвей, располагалась в одном из самых лучших особняков.
Я предложил подняться в нее с черного хода, (если, конечно, ключ, который мне одолжила горничная Заречного, подойдет к замку) для того, чтобы не объясняться с хозяйкой. Со слов Мариши мне было известно, что дама она неуступчивая и раздражительная, по каждому поводу впадающая в истерику. Вряд ли мне удалось бы найти с этой особой общий язык. Да и ночное время не располагало к общению!
Кинрю и Заречный согласились с моими доводами. Лестница, ведущая в дом, оказалась скользкой, и я едва не вывихнул себе ногу, поднимаясь по неровным ступеням. Кинрю прихватил с собой фонарь, который по такому случаю одолжил у кучера.
Дверь, разумеется, была заперта. Во всем доме горело только одно окно, но, по моим предположениям, оно находилось не в квартире Воротникова. Я порылся в карманах и охнул:
— Неужели забыл?!
— Яков Андреевич, а в бумажнике вы смотрели? — осведомился Кинрю, никогда не теряющий головы.
— Ну конечно же, — вспомнил я. — Я переложил его в бумажник, когда рассчитался с Воротниковым.
Я извлек сафьяновый бумажник из внутреннего кармана, достал из него ключ и попросил японца мне посветить. Он вы— полнил мою просьбу, но, к великому сожалению, мне это не по— могло. Ключ абсолютно не подходил к замку. Вероятно, Матвей к этому времени успел уже его поменять.
— Что будем делать? — спросил Заречный, которого ужасно увлекло это новое приключение. В подобном мероприятии ему еще участвовать не приходилось.
— Думаю, замок придется ломать, — пожал я плечами и оглянулся на Кинрю. У него это получалось лучше всего.
Японец кивнул, и глаза его словно говорили: «Ломать так ломать!»
Иной раз мне приходила в голову мысль: а что бы я делал без своего золотого дракона?
Кинрю снял с пальца кольцо, то самое, с выдвигающейся спицей. Одним движением руки он приоткрыл дверь, которая мне представлялась вратами к свету. Под светом я, разумеется, понимал искомую мною истину.
Дверь отворилась, и мы вошли.
Матвей снимал роскошную трехкомнатную квартиру, обставленную по последнему слову моды немного тяжеловесной мебелью. Я и сам понятия не имел, что собираюсь найти в этих палатах, обустроенных хозяином в стиле ампир. Однако принялся за обыск с особой тщательностью. Я и не надеялся обнаружить здесь утерянную переписку, но уповал на то, что мне удастся отыскать в этом обиталище покойного шулера какой-нибудь намек на то, в каком направлении двигаться дальше.
Кинрю взял на себя спальню, Заречный — гостиную, а я принялся за кабинет, который, как я полагал, представлял наибольший интерес. Из всех трех комнат он был обставлен наиболее просто. У самого окна, занавешенного темной гардиной, стояла конторка, заменяющая собою письменный стол. Перед кивотом с образами раскачивалась лампада. Я невольно перекрестился и пробормотал почти про себя:
«Господи, помилуй всех днесь представших перед тобою!»
