— Я не знаю, — девушка снова застонала от боли.
— Довольно, — взмолилась Мира. — Яков Андреевич, вы истязаете ее!
— Наверное, ты права, — сказал я со вздохом.
— Не знаю, поможет ли это вам, — сказала Катя, когда боль отпустила ее. — Но однажды он обронил записку, она выпала из кармана его сюртука. И мне стало любопытно, я не удержалась и прочла, а потом устроила ему сцену ревности.
— Что это была за записка? — насторожился я.
— Письмо от дамы с подписью Л. Л., — сказала Катя. — Женщина уведомляла его, что им необходимо встретиться, и она будет ждать его у господина Прокофьева на рауте.
«Ах, вот оно что, — подумал я. — Господин Созон, или как его там, Кондратий собирался на встречу к этой самой Лидии Львовне, о которой упоминал Ксешинский! Встреча, по всей видимости, носила характер особо важный и должна была состояться в глубокой тайне. До того особенной была эта встреча, что убийца пошел на риск и решил избавиться от своей наивной осведомительницы, лишь бы мне не стало от нее об этой встрече известно! Только вот немного не рассчитал, то ли с дозой вышла ошибка, то ли девушка оказалась крепче, чем он предполагал, но ей удалось-таки прожить вплоть до самого моего возвращения. А на рауте-то он, по-видимому, и передал красавице письма!»
В комнату вошла притихшая Саша с опухшим от слез лицом.
— Господин Лунев приехали, — сообщила она.
Вслед за ней в комнату своей обычной бодрой походкой вошел мой старый товарищ.
— Что стряслось? — спросил он с порога. — У больного задержаться пришлось, — оправдывался Алешка. — Горячка, тяжелый случай!
— Сам смотри, — сказал я ему и пропустил к постели умирающей.
Лунев подошел к Катюше с саквояжем под мышкой, поставил его на круглый столик и приступил к осмотру больной. Потом он вытащил из него какую-то склянку с лекарством. Усталая Мира подала ему с подноса серебряную ложку. Он накапал в нее микстуру и сказал Катюше, чтобы она еще чуток потерпела, а потом станет полегче. Она послушно выпила содержимое ложки и снова провалилась в какое-то забытье.
— Пойдем-ка поговорим, — сказал мне Лунев, и мы оставили Миру в одиночестве ухаживать за больной, так как Саша тоже куда-то вышла.
Стоило мне прикрыть дверь спальни, как Леша набросился на меня с упреками:
— Чего же вы ждали столько времени?
— Не горячись, — сказал я ему. — Девушка ни на что не жаловалась, а когда все открылось, видимо, стало уже поздно! К тому же, я был в отъезде, — добавил я. — А что, она безнадежна?
Лунев вздохнул:
— Совершенно!
— А что за лекарство ты дал Катюше? — поинтересовался я.
— Обезболивающее, — ответил Алешка. — Теперь она не будет так сильно мучиться.
— Катя отравлена? — высказал вслух я свое предположение.
— По-моему, да, — мрачно сказал Лунев. — Не в тебя ли метили? — догадался он.
— В некоторой степени.
Вернулась Саша, пропуская вперед себя священника. Катя прожила еще около двух часов. Никакие старания Лунева не помогли. В то время, как священник читал отходную над покойной Катюшей, мне в голову пришли и вовсе не христианские мысли. Я думал только о мести.
— Береги себя, — посоветовал мне Лунев на прощание.
В деле Мириной горничной мы решили обойтись без полиции, доктор всем объяснил, что Катюша умерла от болезни с замысловатым названием, успокоив прислугу, что это не похоже на эпидемию.
На другой день я покинул свой дом и скорбевшую Миру для того, чтобы отправиться на раут к господину Прокофьеву. Это был известный в Петербурге чиновник, которому я также был однажды представлен. Другого Прокофьева, устраивающего у себя приемы по вечерам, на которых присутствовали бы дамы из общества, я просто не знал. Итак, мне предстояло выяснить, кем же является эта знаменитая Лидия Львовна и, если посчастливится, увидеть ее воочию.
Я облачился в синий нанковый фрак с воротником из черного бархата и перламутровыми пуговицами, из-под которого выглядывала кипенно-белая рубашка с плиссированным жабо и заложенными в мелкую складку манжетами, и яркий цветной жилет, в облегающие длинные брюки со штрипками, повязал муслиновый галстук, закрывающий весь вырез жилета, а затем водрузил на голову высокий цилиндр с закругленными полями и, прихватив с собою трость, спустился в прихожую. С Кинрю мы договорились, что он поедет со мной. Но в самый последний момент я передумал и велел ему дожидаться дома. Мне не хотелось вызывать никаких подозрений у господина Прокофьева относительно истинной цели моего визита.
В прихожей меня дожидался Сваруп, который уже немного стал говорить по-русски. Он, выполняя поручение Миры, спросил, не нужно ли мне чего с собою в дорогу. Я отказался от его услуг и вышел на улицу, где собирался распорядиться, относительно лошадей.
Федор Ильич Прокофьев проживал на Гороховой улице, в квартале, принадлежащем к Адмиралтейской части города. Я отправился к нему в собственном экипаже, который мне, наконец-то, доставили из мастерской. И только сейчас я заметил, насколько он скромнее кареты Заречного. Впрочем, я не особенно обращал внимание на подобные мелочи.
В доме Федора Ильича меня приняли довольно радушно. Я прошел через анфиладу комнат и присоединился к кружку, обсуждающему премьеру в Каменном театре. Иногда я вставлял в разговор скупые фразы, а все больше смотрел по сторонам в надежде узнать по приметам Лидию Львовну. Очень мне было любопытно, что за ангел на своих белоснежных крылышках унес в преисподнюю нашу орденскую переписку! Что за особа посягнула на интересы масонской ложи?!
— Графиня Полянская! — возвестил лакей у главного входа в бальный зал. За своей спиной я услышал шепот:
— Как хороша!
Я обернулся. В зал вошла молодая женщина необыкновенной красоты в темно-синем роброне из тяжелого шелка со шлейфом. Пальцы ее были унизаны перстнями, на шее сверкало брильянтовое колье. Белокурые локоны были убраны в высокую прическу и украшены синей токой с брильянтовыми же булавками.
Нежные ручки свои она скрывала под датскими перчатками, доходящими до локтя.
Мы встретились с ней глазами, но взгляда она не отвела. И в этот момент я понял, что имею дело с натурой сильной и властной.
На минуту она замедлила свой шаг, а затем самоуверенно и грациозно прошествовала через залу, сжимая в руках украшенный драгоценными каменьями веер. Лидия Львовна то складывала, то раскрывала его, и он искрился всеми цветами радуги.
Навстречу к ней с подобострастною улыбочкой спешил хо— зяин дома.
Я оторвался, наконец, от созерцания графини и спросил у известного мне корнета:
— Что это за чудо?
— Как, вы не знакомы?! — поразился тот. — Да эта очаровательница в нынешнем сезоне в свете фурор произвела.
