Заплаканная Грушенька послушно ушла из гостиной.
– Вот дура-то, – произнесла со вздохом Ольга Павловна, немного остыв. Грушу она любила и даже готова была ее простить, но к Мире испытывала ненависть.
– Сударыня, – вновь обратился к индианке Лаврентий Филиппович, – я вынужден поместить вас к вашим брахманам, – развел он руками.
– Делайте что хотите, – ответила Мира, покорная воле богов.
– Что?! – воскликнул я. – Не будет этого!
– Но… – Медведев покосился в сторону Ольги Павловны.
– Не смейте вмешиваться! – прикрикнула она на меня. – Эта женщина, – она ткнула указательным пальцем в мою индианку, – по меньшей мере соучастница! И если произойдет еще одно убийство или кража, то виноваты в этом будете именно вы!
– Поверьте мне, Ольга Павловна, вы ошибаетесь, – прижал я руки к груди.
– Ничего подобного! – возразила княгиня. – Я никогда не ошибаюсь! – самоуверенно заявила она.
– Ладно, ладно, – вздохнул Медведев. – Я оставлю вам вашу индианку, но снимаю с себя какую бы то ни было ответственность!
– Лаврентий Филиппович, а почему бы вам не допросить всех слуг? – предложил я квартальному. – Возможно, убийца кто-то из них!
– Этим я-то и занимаюсь, Яков Андреевич, пока вы бездельничаете! – ответил он укоризненно.
На этом инцидент вроде бы был исчерпан. Я взял под руку Миру, которая едва держалась на подкашивающихся ногах, чтобы проводить ее в отведенную ей гостевую комнату.
За окнами стемнело, метель только усиливалась.
– И сколько еще мы пробудем здесь? – спросила Мира с тоскою в голосе. – Мне не нравится этот дом, – сказала она. – Здесь непременно случится еще какое-нибудь несчастье, – с горечью заключила индианка.
– Мы уедем сразу же, как только закончится метель, – ответил я.
– Яков Андреевич, вы кого-нибудь подозреваете? – спросила Мира, когда мы поднимались по лестнице.
– Да, – ответил я, имея в виду Гродецкого. Но мне так до сих пор и не удалось разобраться в его мотивах. А о доказательствах и вовсе речи не шло. Я даже не в силах был раскрыть в нем масона. И эта его выдержка тем более вселяла в меня уверенность, что он принадлежит к нашему братству.
Масон узнавал другого каменщика по знакам, пожатиям и клятве. Невольно вспомнилось мне:
"– Дай мне слово Иерусалима:
– Гиблин.
– Дай мне слово вселенной.
– Боаз.
– Сколько есть истинных уз?
– Пять: ступня к ступне, колено к колену, рука в руке, сердце к сердцу, ухо к уху.
– Истинное слово и истинная примета каменщика?
– Прощай!"
Но не мог же я подойти к Гродецкому и напрямую сказать ему все это, если он отказывался отвечать на знаки нашего братства!
– Кто он? – спросила Мира, облокотившись о мраморную колонну.
– Я не могу сказать…
– Понимаю, – проговорила индианка в ответ. Она отперла дверь ключом, и мы вошли в ее комнату, в которой царил безукоризненный порядок.
Индианка, наконец-то, присела на диван и смогла перевести дух.
– Медведев очень утомил меня, – медленно проговорила она.
– Почему он играет против нас? – неожиданно спросила Мира.
Я задумался.
– Видимо, – после недолгой паузы ответил я, – потому что еще так и не разобрался в ситуации. Он так же, как и мы, не понимает, что происходит…
В дверь постучали.
– Барышня, можно к вам? – узнал я Грушенькин голос.
– Входи, – позволила Мира, хотя я заметил, что больше всего на свете сейчас она хотела бы отдохнуть. Разговор с Лаврентием Филипповичем отнял у нее много душевных сил.
Грушенька опасливо вошла в комнату.
– Барыня, наверное, выгонит меня из дома, – медленно проговорила она, – но мне очень хочется, барышня, чтобы вы мне все-таки погадали.
– Хорошо, – согласилась Мира. – Мне не хотелось этого делать, но если ты так уж настаиваешь…
Она извлекла из комода свой обклеенный цветной бумагой сундук с гадальными принадлежностями. Я видел, что ей сильно недоставало Сварупа, ее старого индийца-слуги. Это он бережно укладывал ей в дорогу астрологические таблицы, вышитые мешочки с благовониями, разноцветные свечи и амулеты-пентакли, отлитые из свинца. Один из таких пентаклей-оберегов носил я у себя на груди. Здесь же лежал и изумрудный ларец с древней колодой карт Таро, которые Мира раскладывала только в самых особенных случаях.
Индианка опустила темно-бордовые занавеси на окнах, тяжелый бархат которых шумно упал на мозаичные плиты паркетного пола. Потом Мира велела Грушеньке затушить все свечи, которые были зажжены в канделябрах. Девушка тут же послушалась и с воодушевлением сделала то, что приказала ей предсказательница, словам которой она безоговорочно верила.
Мира скрылась за ширмой и переоделась в ярко-красное сари, которое ей несказанно шло. Запястья свои она унизала тяжелыми золотыми браслетами, которые обычно позванивали, когда индианка раскладывала карты.
Когда Мира появилась из-за ширмы, Грушенька вздрогнула, потому как не узнала ее. Ей была знакома европейская барышня, а не эта восточная принцесса с копной черных распущенных волос, огромными подведенными глазами и лихорадочным румянцем на смуглых щеках.
Мира извлекла из ящика три свечи и бронзовый старинный подсвечник. На круглом столике она поставила статуэтку Шивы, которую тоже привезла с собой из нашего столичного особняка.
Индианка зажгла свои свечи, от которых сразу стал исходить какой-то экзотический аромат. Невольно перед моими глазами возникли развалины древнего дворца ныне покойного раджи, на которых мне однажды посчастливилось побывать. В пламени свечей мне виделись милые сердцу Миры, зовущие, дикие джунгли.
Индианка прошептала какие-то ритуальные слова, которые мне не удалось разобрать, и велела Грушеньке сесть на стул.
Девушка механически проделала то, что от нее требовалось.
Тогда индианка перетасовала колоду карт с древними символами, смысл которых заключался в кабалистических аллегориях. Она приказала Грушеньке снять ее левой рукой и разложила на столе пентаграмму.
Я только дивился тому, как перекликались все древние учения между собою.
– Твое желание исполнится, – улыбнулась Мира. – Обязательно, – обнадежила она девушку, которая слушала ее с замиранием сердца. С первого взгляда было заметно, что думает Грушенька о каком-то определенном человеке, с которым давно знакома, и мечтает о нем, но боится признаться себе в своих мечтах. – Ты можешь на него положиться, – продолжала Мира вещать, – он – добрый человек, – проговорила она и задумалась, какая-то тень набежала ей на чело.
