— Я, товарищ лейтенант!
— Начальника штаба батальона ко мне.
— Есть!
— А ты, Витя, до каких высот дослужился?
— Наводчик орудия в танке, — четко представился я.
Мы расхохотались. Чисто чеховская ситуация. Только оба мы тонкие. Опять же не скажешь, кому лучше: кто на должности подполковника сидит, батальоном командует, или тот, кто на должности младшего сержанта ручки орудийные крутит. У него сотни людей в подчинении, ответственность громадная. А у меня никакой ответственности. А получаем мы одинаково: оба лейтенанты.
Прибежал Сашка Старков. Мы обнялись.
— Ну что, командир, — Сашка флягу достает, — пригласим орудийного наводчика? Он как раз третий.
— Разливай!
Выпили. Еще выпили. Выпили за мои первые офицерские звезды. Выпили за наши будущие звезды. Выпили за их батальон. Потом за мою новейшую 125-мм пушку и за новый танк Т-64. Счастья ему пожелали. Потом просто так выпили.
— Как же вы, братцы, с батальоном справляетесь? Эту банду в руках не удержишь, когда и все офицеры на местах. Как же вы вдвоем-то?
Они переглядываются хитро. Смеются.
— А никак мы порядок не поддерживаем. За нас троечка работает.
— Неужто?
— Точно. Как всех офицеров прибрали — кого к арабам, кого в «балет», кого на урожай, так в дивизиях полевые трибуналы ввели. Что ни неделя — одного минимум Ахамбека трибуналом судят, в дисбат ссылают. Ты только на них полюбуйся…
Действительно, солдаты работали. Не то чтобы упорно, но работали, пока командиры на песчаном бережку в ивняке Ивашку Хмельницкого через горлышко потягивали.
— Ты, Витя, к нам заглядывай. У нас запасы неистощимые.
— И не зазнавайся, наводчик: кончится «балет», и тебя на роту поставят. Хлебнешь тогда командирского лиха.
* * *
Слухи по лагерю идут невероятные. Победные. Израиль пал! А приемника ни у кого не было. Вечером маленький шепелявый приемник у пехотных офицеров обнаружили. Мы к ним всей гурьбой. У пехоты веселье. После утомительного дня тренировок они уже перышки почистили. Уже и выпили немного. Песни у них старинные, лихие звенят:
Эх яблочко, куда ты котишься,
В ГубЧК попадешь — не воротишься…
И сотня глоток в припев:
Эх яблочко, оловянныя —
Советская власть — окоянныя.
— И не боитесь?
Глаза у пехотного офицерика добрые, масляные, с лукавыми чертиками.
— А у нас художественная самодеятельность, пьесу про проклятых махновцев, чтоб им неладно, ставить будем.
Такой свободы нравов, как в Киевском общевойсковом командном училище, я нигде по Советской Армии не встречал. Выпускники этого славного заведения держат признанное первенство по количеству переводов на Запад. С ними у нас был задушевный контакт, несмотря на разницу в цвете погон.
* * *
— Тише, бояре, начинается…
Приемник пошипел и начал: «Сегодня товарищ Брежнев встретился в Кремле… Вести с полей…»
— Попомните слова мои… Что-то там боком выходит… Наши советчики насоветовали…
— Тихо ты, пророк хулев…
Но приемник не спешил сообщать о победе на Ближнем Востоке:
«Навстречу славному юбилею…»
— А я, бояре, бороду на отрез даю, что это пиз…ц. «Нефтяники Татарии, встав на трудовую вахту…»
— Неужели и вправду…
«…за рубежом…»
— ТИХО!!!
«Сегодня товарищ Фидель Кастро…»
Тут уж не выдержали все, и в адрес лохматого героя ударил фонтан пожеланий и советов на самом высшем уровне армейского матерного красноречия. И пока что-то говорили о лохматом революционере, в его адрес были высыпаны рецепты решительно всех половых извращений, включая и те, о которых Фидель Кастро и подозревать не мог.
«К событиям на Ближнем Востоке… ожесточенные бои… мужественное сопротивление… Газа… Эль-Ариш… солидарность…»
Коротко и непонятно. Ни цифр, ни фактов. Главное, хрен его знает, где этот Ариш находится, на чьей территории, как далеко от границы.
— Карта у кого есть?
— Может, в село на бронетранспортере смотаться? Там в школе глобус должен быть.
— Давай!
— Если сказали «солидарность», то это конец.
— Ну какой же конец? Танков же наших там тысячи, а советников и того больше.
— Что ты на советников гнешь. Все советники как наш командир дивизии. Ни на что не способны. Даже учения толком не могут провести. Только показуха.
Привезли глобус. Маленький совсем. Эль-Ариша на нем не было. Да и Израиль трудно было найти. Мы успокоились. Даже на глобусе арабское превосходство было явным.
* * *
Однако и на следующий день радио не принесло радостного сообщения об освобождении Тель-Авива. В радиосообщениях появилась тревожная нотка: израильская авиация бомбит мирные города и села, школы и больницы. Если мирных людей стреляют в Будапеште или в Новочеркасске, то радио никогда к солидарности не призывает, а тут вдруг вспомнили о миролюбии арабов. К чему бы? Если столицу Израиля не взяли в первый день, если и на второй день ее не взяли, то в нашем военном планировании что-то не так. За такое планирование нашего начальника Генерального штаба и судить бы можно было.
Сообщения были туманны и противоречивы. Ясно было, что арабские войска столицу Израиля еще не захватили, ясно также, что они не у ее стен. Об этом немедленно сообщили бы. Если так, то где тогда арабские войска? Если они пересекли границу, то немедленно должны оказаться у Тель-Авива: государство-то крошечное.
— Ах, если бы арабам Т-64 дали!
— Чепуху говоришь. Если наши советники Т-55 не могут справиться с допотопными «Шерманами», то ты тут уж ничем не поможешь. Это во-первых. А во-вторых, хреновый танк Т-64.
Мысль эта давно в каждой голове созрела, да только каждый не только об этом говорить не желал, но и себе в том признаться боялся.
С танком Т-64 наше знакомство состоялось перед самым выпуском из училища, когда новую машину ночью, укутанную брезентами, привезли и спрятали в закрытый ангар. Знакомство было мимолетным, но мы полюбили новую машину с первого взгляда. Пушка 125 мм калибром — самая мощная в мире. Ни один танк мира никогда не имел ничего подобного. Мало того что она сверхмощная — она к тому же и с автоматическим заряжением. Этого тоже не имел ни один танк. Начальная скорость снарядов чудовищная, а скорострельность пушки немыслимая. Ее снаряды срывали башни с танков-мишеней и бросали их на десятки метров. А ведь танковые башни по 8, а то и 12 тонн весом.
Сейчас мы познакомились с 64-м ближе, и наши восторги понемногу угасли. Сверхмощная пушка была неточной. В погоне за начальной скоростью снарядов конструкторы сделали ее не нарезной, а гладкоствольной, как и в Т-62. Мощь была куплена ценой точности. Было от чего материться: сверхмощная пушка, которая в цель не попадает!
