– И гоняет на мотоцикле без охраны?
– Как видишь.
– Но что же мы-то для него сделать сможем? Я хорошо
представляю себе, как отрекламировать что-то необходимое широкому потребителю
или даже навязать ему что-то не вполне нужное, но трубы…
– Марго, сделай одолжение, не тяни из меня то, чего я
не знаю. Он появится, все выяснишь. Кстати, по-моему, ты ему глянулась.
– Это его проблемы.
– Да, я что еще хотел спросить, почему Даньки не было в
субботу? Вы в ссоре?
– Нет, просто у него был эфир, а сегодня он
перебирается на дачу. Мы решили попробовать пожить вместе.
– Слава богу, давно пора! Скажи, Аля ничего обо мне не
говорила?
– Левка, ты еще не устал?
– От чего это я должен был устать?
– От блядства!
– Что ты, сестренка! Имей в виду, раньше считалось что
много трахаться вредно, а теперь выяснилось, что если трахаться часто и
регулярно, всякие старческие радости, вроде аденомы и прочего, могут и не
наступить. А я теперь решил жить под лозунгом: «Аденома не пройдет!»
– Значит, ты шляешься с медицинскими целями?
– Именно! Тут главное не терять форму! Кстати, не держи
своего мужа на голодном пайке, учти, что я тебе сказал.
– А с ним ты еще не поделился этой медицинской
новостью?
– А что? Уже погуливать начал?
– Левка, прекрати, меня уже мутит от этого.
– Ах ты господи, какие мы нежные…
– Ладно, хватит трепаться, вот что я тебе скажу,
братишка: Аля женщина с сильными чувствами, просто так, для сохранения твоей
простаты трахаться с ней не стоит, она в своей глуши засиделась, ей надо
начинать новую жизнь, и роман с таким типом, как ты, ей вовсе не нужен. Я уж не
говорю о том, в какой ад может превратить ее жизнь твоя Римма. Трахай лучше
своих секретарш, помощниц, а в семье этого не надо.
– Ты слишком любишь командовать, Марго, это не
женственно.
– Мне плевать. Для тебя это будет очередная интрижка, а
для нее может обернуться трагедией.
– Ладно, не бесись! Мне тоже ни к чему лишняя головная
боль. Я как-то не подумал, что это внутри семьи… Ты права, Маргоша. Ты с
детства была такой рассудительной, справедливой. Тебе было года четыре, и ты
мне, двадцатилетнему балбесу, помню, объясняла, что нельзя шуметь, папочка
спит, и если я его разбужу, то мне же будет хуже…
Лев Александрович ласково потрепал сестру по плечу и с
горечью отметил, что у нее усталые и грустные глаза. Бедная девочка, она одна
тащит на себе все, а я почему-то принимаю это как должное. Я уехал в Америку,
думал, что навсегда, а ей было девятнадцать, когда умерла мама и все обрушилось
на нее. Она молодчина, не растерялась, выдюжила, но, по-моему, она не слишком
счастлива…
Часть вторая - Семейные тайны
Марго любила свое детство. Оно пахло югом, солнцем,
пряностями, сдобой… и любовью. Младшая дочка, поздняя, единственная после двух
сыновей, младшая сестренка… Все ее любили, все баловали, старший брат Левка
таскал ее на плечах, подбрасывал в воздух с криком «Держись, уроню!» Она визжала,
ни секунды не веря, что он ее уронит. Еще он катал ее на раме своего велосипеда
и называл почему-то «Королева Марго». Мама низким, как жужжание шмеля, и
сладким, как красная чурчхела, голосом пела ей колыбельные песенки, а папа
качал на ноге и шептал на ухо: «Ты у меня самая главная, мальчишки, они уже
большие, противные, а ты у меня маленькая любимая девочка. Самая лучшая на
свете, самая красивая, самая умная»…
Ей было пять лет, когда у отца началась новая полоса
неприятностей. Советской власти не понравилась музыка, которую он написал, один
раз не понравилась, два, а потом на его имя словно клеймо поставили… И родители
на два года отправили Марго в Тбилиси к теткам. Эличка с мужем и сыном Гией
жили в трех комнатах странной коммунальной квартиры, где двери всех комнат
выходили на открытую галерею, туалет, общий с соседями, находился на черной
лестнице, ванной не было, но в туалете сделали душ. Во дворе все всех знали,
соседка тетя Зейнаб называла Марго на грузинский лад «Ритико» и угощала ее
мацони с корицей. Гия был такой красавец, что Марго могла смотреть на него, не
отрываясь. Он заменил ей братьев, оставшихся в Москве, она любила его «до
смерти». Сама всегда говорила: «Гиечка, я люблю тебя до смерти!» Он смеялся и
тоже подбрасывал ее в воздух… У Гии была девушка с гордым именем Медея,
тоненькая, с огромными глазами, нежная и воздушная как фея. Ее мама, тетя
Цицино, не отпускала Медею никуда вдвоем с Гией, но если Гия брал с собой
Марго, то отпускали и Медею. Они брали Марго с двух сторон за руки и шли
гулять. Если у Гии были деньги, они шли на проспект Руставели и Гия угощал их
сначала пончиками с заварным кремом, а потом знаменитой водой Лагидзе. Сам он
пил воду с тархуновым сиропом, зелененькую, Медико пила с лимонным, а Марго
больше всего любила сливочную. Иногда они поднимались на Мтацминду фуникулером,
а спускались на специальном трамвайчике с открытыми вагонами и когда трамвайчик
шел почти вертикально вниз, Марго что было мочи визжала от сладкого ужаса, хотя
Гия ее крепко держал и все трое хохотали как сумасшедшие. А один раз денег у
Гии не оказалось, и они отправились гулять в Авлабар, где в каком-то закоулке
им встретилась сказочной красоты трехцветная кошка с целым выводком котят,
таких же прекрасных, как мать. Марго вцепилась в одного котенка и сразу начала
рыдать в голос. Гия не мог выносить ее слез и пошел узнавать, чья это кошка и
нельзя ли взять одного котеночка. Разрешение было получено и счастью Марго не
было предела. Но тетя Эличка, детский врач, не слишком обрадовалась
приобретению. Котенка взяла себе Нуцико, у которой он прожил до глубокой
старости и носил имя Марлон. Нуцико обожала Марлона Брандо. Мужа Элички, дядю
Котэ, Марго почти не помнила. Он редко бывал дома, а потом и вовсе сгинул,
никто не знал куда. Кто-то говорил, что видел его в Ленинграде, но тетя Эличка
его не искала, видимо, знала или догадывалась, что он ее бросил ради другой. А
Гия потом тоже уехал в Москву, учиться на кинорежиссера, Марго уж тогда жила
дома, в Москве, и Гия нередко приходил к ним с какими-то веселыми парнями, двое
из них потом стали знаменитыми режиссерами, а Гию убили в пьяной драке… Никто
не хотел убивать, просто его толкнули, он неудачно упал и стукнулся виском о
чугунное ограждение бульвара… А мама умерла, когда Марго было девятнадцать и
она уже училась на втором курсе истфака МГУ. Левка к тому времени женился на
американке и уехал с ней. Он даже не прилетел на похороны, его не пустили…
Сережа, любивший мать самозабвенно и даже как-то истерически, винил во всем
отца, который после смерти жены окончательно пал духом и вот тогда Марго
поняла, что именно она должна спасти семью. Сережа тогда уже был женат на
актрисе Театра юного зрителя, крошечного роста травести по имени Тамара, жил у
нее и столь же самозабвенно, как любил мать, предавался скорби о ней. Он был
Марго не помощник. Тогда она взялась за отца со всей силой любви и молодости.
Она долгими часами разговаривала с ним, пытаясь убедить его в том, что жизнь
еще не кончена, что пусть здесь, в Союзе, его не признают, но это ведь не так
важно, если весь остальной мир объявил его гением, и кто знает, может, скоро и
здесь это поймут, вон как травили когда-то Шостаковича, а потом все-таки
поняли.
