– Ни черта они не поняли, просто Запада
испугались, – откликнулся вдруг отец и это уже было первой победой Марго,
до этого момента он просто молчал.
– Папочка, вот увидишь, еще немного и они опять
испугаются Запада. И потом, это же не травля даже, а просто замалчивание…
– Это еще хуже, обо мне здесь просто забыли!
– Ну и что? А там-то помнят! Это не твоя беда, это беда
государства, которое лезет куда не надо! Ничего не смысля в музыке. Ты должен
писать, просто обязан!
Но темы для отчаяния находились постоянно.
– Я никому не нужен… После смерти мамы я один как
перст… Ее смерть – возмездие за мои грехи… Я был очень виноват перед ней… Она
была талантливой певицей, из любви ко мне не пошла на сцену, родила мне таких
детей, а я…
– Папочка, но ведь ты музыкант, ты должен иногда
освежать свои чувства…
Эту мысль когда-то внушила ей тетя Манана, ближайшая подруга
мамы. Мама пожаловалась ей, что у отца опять роман, Манана грустно улыбнулась
подруге и сказала: «Этери, детка, он же музыкант, великий музыкант, и я сейчас
скажу, конечно, абсолютно расхожую истину, даже вероятно, пошлость, но для
музыканта легкая влюбленность просто необходима. Если взять весь путь Саши,
творческий путь, то посмотри – вот ваш роман, он совсем еще юный композитор, но
первый его большой успех – «Грузинская рапсодия» – это ты! А потом была эта
Татьяна и какой скрипичный концерт, а?
И Манана с поразительным знанием дела указала маме на все
крупные удачи отца, по ее наблюдениям связанные с его увлечениями. Марго тогда
слышала этот разговор, была им потрясена, потом он как-то забылся, а теперь,
когда отец пал духом, она его вспомнила.
– Боже мой, Марго, откуда у девочки подобная мудрость?
– Это не мудрость, а расхожая истина, папочка, даже,
наверное, пошлая, но от этого не переставшая быть истиной.
Две недели Марго с утра до глубокой ночи вела с отцом эти
беседы и она победила! Правда, сама чувствовала себя совершенно выпотрошенной…
Эти сеансы бессознательной психотерапии вошли у отца в привычку, превратившуюся
уже в некую психологическую зависимость от дочери. Он обожал ее неистово,
ревновал к каждому молодому человеку, появлявшемуся на горизонте, а их появлялось
немало, Марго была красива. Она быстро поняла, что отцу лучше не знать о ее
романах. В двадцать шесть лет она забеременела от довольно случайной связи, но
отец ребенка был здоров, недурен собой и неглуп, и она решилась. Правда, она
его не любила, отчетливо это понимала, и даже не стала посвящать в свою тайну.
Она чувствовала себя тогда сильной, в только нарождающемся в стране рекламном
бизнесе достигла определенных успехов, проучившись год в Англии. И сказала себе
– сейчас или никогда. Отец к тому времени был уже признан и на родной земле, у
него начался, вероятно, самый счастливый период в жизни, он влюбился в Асту
Гундерсон, знаменитую шведскую певицу, и не так часто нуждался в Марго. Она
пошла к нему и решительно сказала:
– Папа, выслушай, что я тебе скажу!
– Ты выходишь замуж! – побледнел отец.
– Нет, муж мне ни к чему, но я… У меня будет ребенок!
Срок уже большой, ничего с этим сделать нельзя, я просто ставлю тебя в
известность.
Отец растерялся.
– Но как же… Без мужа…
– Ничего, я справлюсь! Я неплохо зарабатываю, найду
няню…
– Марго, не думай о деньгах, я же сейчас недурно
устроен, можешь рассчитывать и на меня.
– Папа, а если я возьму к нам Эличку? Ей плохо там, она
на пенсии, в Тбилиси сейчас очень тяжело, еще тяжелее, чем здесь…
– Гениальная мысль! – обрадовался отец. – А
Нуцико?
– И Нуцико, конечно, если она согласится…
Тетки сперва сопротивлялись, но обстановка в Тбилиси
накалялась, жить стало не на что, однако все решило известие о беременности
Марго. Эличка сперва была шокирована отсутствием мужа.
– Вах, генацвале, зачем ты так? Без мужа рожать – куда
это годится? Что люди скажут?
– Не слушай ее Марго, ты умница, – поцеловала
племянницу Нуцико. – В наше время муж совсем не обязательно, тем более в
Москве. У нас в Тбилиси это еще не совсем понимают, но тут… И вообще, это не
наше дело.
– Вай ме, Нуца, чему ты учишь девочку?
– Девочка уже сама всему научилась, – смеялась
Нуцико.
С появлением на свет Тошки Эличка ожила, впервые после
гибели сына. А Нуцико через полгода уехала во Францию, ее пригласили читать
лекции в Сорбонне и пробыла там целых три года. Вернулась она оттуда
постаревшая, потухшая, но сколько ее ни расспрашивали, она только смеялась:
– Ничего там со мной не случилось, просто я соскучилась
по своим. Поняла, что не могу долго жить без настоящего сациви.
И действительно, она вскоре оправилась и села писать книгу
об истории грузинской археологии. Маленькая Тошка побаивалась этой сухопарой
высокой женщины, не выпускавшей из рук сигареты, но со временем беззаветно
полюбила рассказы Нуцико об истории разных народов и раскопках. Они вдвоем
придумывали сказки, где действующими лицами были исторические персонажи той или
иной страны, рисовали картинки, разговаривали, разговаривали без конца, а как
они вместе ликовали, когда Александр Афанасьевич отменил для Тошки уроки
музыки! Тошку стали учить языкам и тут, опять-таки, Нуцико, великолепно знавшая
три языка, была незаменимой помощницей. А Марго была ближе с Эличкой, та как-то
смягчала ее собственную жесткость. Во время дефолта созданная ею фирма рухнула
и почти одновременно у отца случился инфаркт, а через два месяца пришло
известие о смерти Сергея. И в довершение всего Тошка простудилась и свалилась с
жесточайшим воспалением легких, осложнившимся плевритом. Марго тогда казалось,
что все вокруг рушится, у нее опускались руки, но однажды сидя у дочки в
больнице она вдруг почувствовала, что только она одна может все поправить,
рассчитывать не на кого и надо колотить лапками и сбивать масло. Ей не хотелось
утонуть.
– Что, Тошеньке лучше? – спросила при виде ее
Нуцико.
– Пока нет, но будет лучше, я знаю! И вообще, Нуца, я
буду бороться!
Она сняла со стены две картины, продать которые ее давно
уговаривал знакомый коллекционер, и поехала к нему. Ее ждало жестокое
разочарование. Прекрасно понимая безвыходность ее положения, он назвал ей
смехотворную цену, хотя еще недавно предлагал в пять раз больше.
– Пойми, Марго, у всех сейчас стесненные
обстоятельства, предложи ты мне эти картины год назад, я бы с дорогой душой, но
сейчас…
Знаешь, как это называется? Мародерство! – припечатала
она его. Села в машину и заплакала. Но тут ей в голову пришла одна мысль… Она
вспомнила еще об одном коллекционере, он тоже учился в МГУ, правда, на мехмате,
и они вместе участвовали в студенческой самодеятельности. Звали его Михей
Михеевич Михеев, приятели прозвали его МММ, еще не подозревая как в дальнейшем
опорочит себя эта аббревиатура, Михеев сумел сказочно разбогатеть, не строя
пирамид, стал банкиром, и, насколько Марго знала, его банк уцелел в бурях
дефолта. Вот ему-то она и позвонила, помня, что в студенческие годы он был к
ней слегка неравнодушен. Он обрадовался, не стал спрашивать, что ей от него
нужно, а сразу назначил встречу в шикарном ночном клубе. Он купил у нее картины
за вполне приемлемую цену, но главное, он предложил ей пока поработать на его
банк в качестве пиарменеджера. Назначил ей очень высокий оклад, однако за это
он хотел, чтобы она спала с ним. Он не был ей противен, скорее даже наоборот, и
она решилась. Что я теряю в конце концов? Ничего. А приобретаю очень многое,
плюс мужчина в постели. И я же не для себя это делаю, думала она, а для дочки,
для двух старых теток, для больного отца, для Сережиной вдовы, которой тоже
надо помочь, хоть изредка. И потом Михей вполне приятный мужик… Да, тут есть момент
купли-продажи, но я ведь продаю только себя, даже не себя, а свое тело,
которому, кстати, тоже нужен мужик, так чего разводить эту ханжескую канитель.
Буду сбивать масло в постели, подумаешь, велика важность… Главное, зная Михея,
не привязаться к нему, всегда помнить, что это не роман, а сделка. И она
помнила. Через два года Михей положил глаз на юную певичку в ночном клубе.
Приметив это, Марго пошла к нему и сказала:
