Пить кофе мы перешли в кабинет. Кабинет был предметом моей особой гордости. Архитектор, занимавшийся отделкой квартиры, назойливо доказывал, что молодой даме положено иметь не кабинет, а будуар и обстановка в помещении должна быть соответствующей, будуарного характера. Но мне, путем нелегких интеллектуальных дискуссий, жестких споров и угроз разорвать контракт, удалось-таки отстоять свое право на кабинет — этот символ деловой активности, в которой дамам принято почему-то отказывать.
Это был настоящий кабинет, хотя с первого взгляда становилось ясно, что он предназначался не для университетского профессора, не для железнодорожного магната и не для адвоката по уголовным делам.
Стены кабинета были обшиты панелями из светлого дуба, по которым вились изящные нарциссы, с панелями хорошо гармонировали дубовые книжные шкафы, украшенные несложной, но благородной резьбой; на окнах — нежные шелковые шторы, в убранстве преобладают серебристо-сиреневые тона. Обстановка приводила меня в состояние тихого умиротворения, и я любила, даже не имея срочных и важных дел, требующих сидения у письменного стола, провести в своем кабинете часок-другой.
Итак, пить кофе мы перешли в кабинет. Разговор продолжался и там.
— Жаль, что нет ни одного мужчины, на которого мы могли бы положиться, — грустно сказала Маруся. — Дело с завещанием не обещает быть легким. Нам потребуется мужская помощь.
— Глупости! Нет таких дел, с которыми не справились бы женщины. Впрочем, помощь нам действительно понадобится, неважно — мужская или женская. Кого можно посвятить в нашу тайну?
— Может быть, Соню Десницына?
— Вот еще, какой толк от этого мямли с его загробной поэзией? Лучше уж обойтись вовсе без помощников!
— А что, если я обращусь за помощью к дальним родственникам, обойденным наследством, — помнишь, я тебе рассказывала о вдове с двумя сыновьями и непризнанном художнике? Они ведь заинтересованы в том, чтобы получить свою долю наследства, и наверняка окажут нам помощь в случае необходимости.
— Вот это, пожалуй, хорошая мысль. Тебе, Марусенька, придется возглавить Тайное общество обойденных.
— Я бы предпочла называть его не обществом, а клубом. Общество предполагает слишком широкий охват привлеченных. А мы, обиженные наследники графини Терской, создадим свой клуб. Респектабельный клуб с ограниченным членством, а?
— Ну что ж, пусть будет Клуб обойденных. Завтра назначим сбор заинтересованных лиц и сделаем первое краткое информационное сообщение о наших подозрениях с целью выявить их реакцию на происходящее.
Бюст Льва Толстого, стоявший на письменном столе, взирал на нас с возмутительно непротивленческим видом.
— Да-с, Лев Николаевич, начинается битва за золотого тельца, — сказала я ему. — Не одобряете, господин граф? Ну уж не взыщите, спустить негодяю с рук такой обман, да еще и убийства невинных людей мы не можем… Тут уж не до непротивления злу, ваше сиятельство! Карфаген должен быть разрушен!
Глава 5
Меблированные номера «Дон» и их сюрпризы. — «Варсонофий такой ранимый!» — Любимая коллекция моего первого мужа. — «Оружие, спрятанное под одеждой, будет нас полнить!» — Первое заседание Клуба обойденных и распределение обязанностей между его членами.
Вечером мы с Марусей отправились в меблированные номера «Дон» близ Смоленского рынка, чтобы навестить Соню Десницына и пригласить его к ужину. Поэт сегодня у нас не обедал, и Маруся подозревала, что Десницын голодает, так как сам он об обеде не вспомнит.
Я-то была уверена, что поэт на то и поэт, чтобы терпеть телесные муки ради высокого творчества, а кроме того, согласившись сегодня накормить Соню до отвала, с запасом вперед, я собиралась в деликатной форме дать ему понять, что завтра приходить к нам совсем не обязательно — мы ждали Марусиных родственников, способных оказать нам поддержку в борьбе с Мишелем Хорватовым, и визит поэта мог бы помешать откровенному обсуждению проблем наследства.
Мы уже подходили к Смоленскому рынку, и синяя трактирная вывеска номеров «Дон» стала видна за рыночной площадью, когда мне пришлось схватить Марусю за руку и нырнуть вместе с ней за каменный выступ ограды у церкви Святой Троицы.
Из дверей «Дона» вышел Мишель Хорватов собственной персоной, а встреча с ним в настоящий момент не входила в наши планы.
У выезда с Арбата на Смоленский рынок царила безумная суета — сновали прохожие, разномастные экипажи стучали колесами по брусчатке мостовой, уличные разносчики с лотками во весь голос расхваливали свой товар, бегали визгливые мальчишки-газетчики, хозяйки с корзинами громко торговались с приказчиками, выбирая морковку на развалах у овощных лавок…
Неудивительно, что Мишель не заметил нас за этой пестрой кутерьмой и благополучно проследовал по противоположной стороне улицы.
— Маруся, твой кузен зачем-то приходил в номера, где поселился наш поэт, — сказала я подруге значительным голосом.
— Может быть, это совпадение и Мишель был у кого-нибудь другого? — робко предположила Маруся.
— Вообще-то в такие совпадения я верю с трудом, но, конечно, в жизни случается всякое. Не будем говорить Десницыну, что видели Мишеля. Интересно, поэт нам сам что-нибудь объяснит по этому поводу?
Не стоило напоминать Марусе, что Хорватов одержим идеей убивать всех, кто как-то связан с Терскими, а Соня так беззащитен… Впрочем, я слишком трезво мыслящий человек, чтобы лелеять гадкие надежды, что поэта уже нет в живых и вожделенный загробный мир предстал перед ним во всем великолепии… Пусть живет.
В комнате Десницына стоял полумрак — плотно задернутые гардины не пропускали дневного света, а на комоде, как на алтаре, у бюстика Данте горели две свечи.
Десницын ознакомил нас со своим новым творением — поэмой «Сны моей души», начинавшейся так:
Ядовитая ночь тиха,
Умирает мечта утаенная.
Но, к стонам предсмертным глуха,
Дремлет душа моя сонная…
Ладно уж, если беднягу так вдохновляет смерть, пусть лучше умирают мечты, а не люди. Но почему он молчит о визите Хорватова? Неужели Мишель и вправду приходил к кому-то другому? Или у нашего любителя предсмертных стонов есть основания скрывать от нас с Марусей знакомство с ее кузеном? В этом надо разобраться…
Выходя из дверей «Дона», я взглянула на церковную ограду, за выступом которой мы с Марусей недавно прятались. От дверей меблирашки наше укрытие было видно как на ладони, даже странно, что Мишель нас не заметил. Я лично сразу разглядела, кто на этот раз притаился под сенью Святой Троицы.
Там стоял тот самый широкоплечий мужчина в надвинутой на глаза шляпе, что накануне шел за нами от Поварской до Арбата. А теперь случайно околачивается вблизи «Дона»? Я уже говорила, что в совпадения предпочитаю не верить.
Приглашенный к ужину поэт с наслаждением набросился на форель и жареных цыплят, видимо, никакие предсмертные стоны не влияли на любовь здорового молодого мужчины к вкусной пище.
