Конечно, облик моей подруги способен украсить любое полотно, но ведь не все заказчицы портретов на нее похожи.
Я лично раздумала заказывать свой портрет Андрею… Может быть, некая тайная смутная надежда превратиться в его музу прежде меня слегка тревожила, но теперь я убедилась — муза у художника уже есть.
Под конец осмотра мастерской мне на глаза попался уже завершенный пейзаж Остоженки, эскиз которого Щербинин набросал возле дома Ады в процессе слежки за Квазимодо.
На картине, кроме высокой колокольни Зачатьевского монастыря и старинных особнячков, появились фигурки двух женщин, оживляющие пейзаж. В одной из них легко можно было узнать Марусю (любимая модель маэстро!), в другой я все же опознала себя.
— Ах, Андрей Дмитриевич, не продадите ли вы мне эту картину? — Я поняла, что кое-что из работ Щербинина весьма привлекательно для меня. — Она мне очень нравится и всегда будет напоминать о нашем приключении.
— Этот этюд? Честно говоря, это не лучшее… Так, спонтанно, волею обстоятельств набросал что-то на холст… Но если вам понравилось, прошу вас, примите от меня в подарок!
— Простите, мне неловко! Я не хотела ее у вас выпрашивать…
— Ну что вы, такой пустяк!
Андрей расписался на обратной стороне холста и начертал несколько приятных слов в мой адрес. Представляю, какую сумму смогут заломить мои потомки за московский пейзаж с авторской надписью Щербинина лет через сто!
Хозяин, завершив экскурсию по своей студии, пригласил нас в соседнюю комнату, куда он распорядился подать чай.
Открывшаяся нам за бархатными шторами гостиная поразила меня еще больше, чем педантично убранная мастерская. Это была удручающе благопристойная комната — красный плюш, вольтеровские кресла, тюлевые занавески, подобранные фестонами, и стеклянный шкаф, достаточно вместительный, чтобы держать в нем полномасштабную копию памятника героям Плевны, набитый сверху донизу кузнецовским фарфором. И кружевные салфеточки, покрывающие все свободные плоскости…
Удивительно, что здесь жил холостой художник. Ни дать ни взять — семейное гнездышко разбогатевших мещан. Тепло, приятно, уютно и без вульгарной помпы… Разве что клетки с канарейкой не хватало.
— Ой, я узнаю эти кресла! — радостно сказала вдруг Маруся.
— Да, они из вашего подмосковного имения. Дом обставила крестная сообразно своему вкусу. А я из сентиментальных соображений ничего не хочу менять в обстановке — старушка так старалась, чтобы мне здесь было хорошо.
— Да, во всем чувствуется бабушкина рука, — Маруся смахнула набежавшую слезинку. — Вот только салфетки…
— Ну это уже рукоделие покойной матушки. Впрочем, признаюсь, кое-что сплел я сам, — Микула Селянинович покрылся нежным девичьим румянцем. — Вязание крючком так развивает мелкую мускулатуру рук, потом гораздо легче часами держать кисть. Я еще в детстве научился у матушки вязать… И эскизы орнамента, естественно, я тоже для нее рисовал.
Да, а в прежние времена мужчины секлись на шпагах, чтобы развить мелкую мускулатуру рук…
И эти изнеженные существа еще хотят, чтобы мы не настаивали на возвращении нам наших прав, узурпированных ими в далеком прошлом! Такие случаи только подтверждают законность феминистских требований. Мы, современные женщины, должны вырвать наши права из их ослабевших рук, иначе мужчины просто уронят непосильную для них ношу.
За чашкой чаю Щербинин рассказывал о своей жизни.
— Здесь тихое и очень удобное для работы место. Окно мастерской выходит на север, освещение правильное… Я все хочу написать пейзаж с видом, открывающимся из моего окна, — такой мирный московский уголок. Дом вообще весьма комфортный, а за ним, в хозяйственном дворе, сохранился кирпичный каретный сарай, в котором я держу свое авто.
— Андрюша, у тебя есть автомобиль? И ты его водишь? — У Маруси так и загорелись глаза. — Поедем кататься!
— Видишь ли, мне крайне неловко, но я совсем недавно выучился водить. Точнее сказать, продолжаю учиться. Бывает, врежусь в какой-нибудь дурацкий столб у дороги или старый сарай снесу — так сказать, учусь на собственных ошибках. Автомобиль как человек — когда он шаловливо настроен, его каким-то невероятным образом заносит от одного тротуара к другому и обратно, а это опасно… К счастью, мне еще не довелось сбить никого из живых существ. Поначалу-то я держал шофера, нанятого в период редкостного финансового благополучия, но ему ведь регулярно нужно платить жалованье. А мои доходы зависят от переменчивой фортуны и вдохновения… Теперь приходится водить автомобиль самому, и я всякий раз, прежде чем сесть за руль, читаю руководство, но всегда почему-то забываю, на какую педаль нужно давить…
— Андрей Дмитриевич, а позвольте нашей Марусе сесть за руль? — предложила я. — Она— настоящий ас водительского дела.
— Маруся?
— А вы не знали? Она водит авто просто виртуозно. Даже когда некие враги (не будем снова ворошить все наши подозрения!) замыслили покушение на нас с подругой и вывели из строя тормоза, Маруся ухитрилась спасти нам жизнь и даже не разбить свой «Мерседес-Симплекс-Турер».
— О, у меня тоже «Мерседес-Симплекс».
— Надо же, моя любимая модель! Андрюша, Андрюшенька, позволь мне вас прокатить! Я так соскучилась по рулю.
Отказать Щербинин не смог. Маруся повязала поверх шляпки шелковый шарф, чтобы ветер не сдувал непослушный головной убор. Нам с Андреем пришлось держать шляпы руками. Машина завелась с полоборота. Выехав на Плющиху, где громыхающее авто произвело настоящий фурор среди уличных мальчишек, собак, кошек и гусей, мы промчались к Девичьему полю и понеслись мимо университетских клиник к Новодевичьему монастырю.
Маруся, наслаждаясь скоростью, в упоении давила на газ и крутила баранку. Андрей заметно побледнел и сидел молча, держась левой рукой за поля шляпы, а правой судорожно сжимая бортик авто.
Конечно, не все хорошо переносят скорость, но современных мужчин нужно приучать к некоторой опасности, не все же им вязать кружевные салфетки…
Глава 10
Похороны как ярчайшее событие в жизни общества. — Траурный цветник. — Этот господин становится невыносимым! — Ловля на живца в московских прудах.
Похороны убиенного нотариуса Вишнякова явились ярчайшим событием в размеренной жизни московского общества. Прошли они на редкость достойно, ибо никто одетый в траур не хныкал, упиваясь притворным горем.
Лига равноправия женщин была представлена на похоронах почти в полном составе — никто из нас не мог оставить в беде нашу сестру по борьбе.
В результате в похоронной процессии оказалось такое количество молодых женщин, что ее легко можно было принять за марш феминисток, не хватало только характерных плакатов типа «Мы требуем равноправия в политике и любви!» и «Женщина достойна университетского образования!».
