— Мишенька! — Маруся с рыданиями бросилась на грудь «шляпы». Между прочим, теперь придется отвыкнуть так его называть, нельзя проявлять подобное неуважение к родственникам самой близкой подруги. — Миша, что же с тобой случилось? Я ничего не понимаю! И кто этот… ну второй Хорватов?
— Ты помнишь, когда я еще был маленьким, мои родители вместе со мной отправились в Англию? Отец всю жизнь жил за счет приданого жены и денег тещи, нашей бабушки, но всегда изобретал какие-то способы быстрого обогащения. У него была идея — открыть в России металлургические предприятия, якобы способные принести баснословные прибыли, но для этого ему необходимо было побывать в Англии и пройти практическую стажировку на британских заводах. Он уговорил бабушку оплатить эту поездку. Постоянно мы жили в Лондоне, но отец с матерью регулярно совершали длительные вояжи то в Ливерпуль, то в Манчестер, то еще в какие-то города, оставляя меня дома с гувернанткой и прислугой. Не уверен, что они посещали исключительно металлургические заводы, но дома они отсутствовали часто. Гувернантка, мисс Доув, казалась очень ответственной, да и остальная прислуга — горничная, кухарка — были внимательны и ласковы со мной. К несчастью, жених нашей кухарки служил матросом на корабле британского торгового флота… Из каких-то далеких азиатских колоний экипаж корабля завез редкую форму черной оспы. Родители были в отъезде, когда кухарка, заразившись от своего жениха, заболела и умерла. Вскоре черная оспа обнаружилась у горничной и у меня, а мисс Доув, бросив нас на произвол судьбы, решила спастись бегством. Соседи, увидев, что в нашем коттедже никто не подает признаков жизни, обратились в полицию…
Вернувшись из поездки, родители нашли меня умирающим в простонародном лазарете, в сорокаградусном жару, покрытого струпьями и без сознания. Врачи ждали моей смерти с часу на час.
Мать, проклиная себя за то, что оставила ребенка на чужих людей и с ним случилась такая беда без нее, осталась со мной и стала делать все, чтобы меня выходить. Мне удалось выжить, возможно, благодаря ее заботам, но мое состояние долго оставалось крайне тяжелым, лицо было покрыто страшными язвами, а самое ужасное — глаза и уши сплошь в оспенной коре, врачи боялись, что я лишусь зрения и слуха. Доктора говорили, что наука бессильна, снять кору — значит наверняка убить меня, оставить — я могу выжить, но слепым и глухим…
Слушая рассказ Михаила, мы с Марусей сначала дружно достали платочки и, положив револьверы на лавочку, принялись утирать набегающие слезы, а потом, уже не сдерживаясь, заплакали в голос. Заметив это, Михаил стал сдержаннее — видимо, чужая жалость его угнетала.
— Не буду утомлять вас, милые дамы, излишними неприятными подробностями. Как видите, я выжил, но превратился в редкого урода. Один глаз у меня вытек, ноздря оборвалась… Впрочем, слух удалось сохранить. Но когда отец увидел меня после болезни, он сказал матери: «Прискорбно, но сына мы потеряли. Нашего Миши все равно больше нет. Я не в силах показывать людям этого маленького одноглазого уродца в качестве своего ребенка!»
Мать не могла с этим согласиться. Она-то возносила молитвы Господу за то, что он милостиво сохранил мою жизнь! Мама решила, что между любимым мужчиной и любимым больным ребенком и выбора никакого быть не может — несчастное дитя ей дороже. Но отец понимал, что, оставшись и без жены, и без сына, он лишится и всякой денежной помощи со стороны тещи.
Ему в голову пришел довольно хитроумный план — взять в дом мальчика моего возраста и в дальнейшем выдавать его за меня. А матери было позволено тайно возиться с несчастным уродцем, но ни в коем случае не сообщать никому из родственников и друзей, что это настоящий сын. В противном случае отец обещал найти возможность убить меня и «покончить со своим позором».
В Лондоне жила тогда вдова русского политического эмигранта с двумя детьми. Ее старший сын был моим ровесником. Жили они в страшной нищете, и когда мой отец рассказал бедной женщине, что его единственный сын скончался и он желает усыновить другого мальчика, чтобы окружить его заботой и дать ему хорошее образование и обеспеченное будущее, она легко согласилась. По ее мнению, жизнь старшего сына устраивалась наилучшим образом, а получив от щедрого усыновителя кое-какие деньги, она сможет открыть табачную или овощную лавочку и младшенькому также обеспечит кусок хлеба.
Итак, мои родители разъехались — мама увезла меня во Францию, где втайне ото всех воспитывала, а отец остался с чужим мальчиком в Лондоне, получая от бабушки щедрую помощь на мое воспитание…
— Не думаю, что эти деньги пошли по назначению, — не удержалась я. — Мишель, то есть лже-Мишель, не производит впечатления воспитанного человека.
— Возможно. А моей матери пришлось очень нелегко. Во-первых, деньги, присылаемые из дома, были бы весьма неплохим содержанием для одинокой женщины. Но ей ведь нужно было вырастить и выучить сына, да еще постараться что-то отложить ему на будущее. А во-вторых, людей так пугало мое уродство, что мы с ней были вечными изгоями. В респектабельные школы меня не брали, чтобы я не нервировал благовоспитанных мальчиков своим неподобающим лицом. В простонародных школах дети так дразнили меня, так унижали и избивали, что доводили до нервных припадков. Приходилось приглашать учителей на дом, а они соглашались заниматься с маленьким чудовищем только за очень большие деньги. Когда мать умерла, всякая помощь от бабушки прекратилась — она ведь не знала, что ее настоящий внук остался без средств. На службу меня нигде не брали — кому нужен такой клерк или приказчик? Я кое-как перебивался случайными нищенскими заработками. Деньги, которые мать ухитрилась отложить для меня, быстро таяли. Узнав, что отца уже тоже нет в живых, я подумал, что смерть родителей освобождает меня от необходимости сохранять тайну своего существования на этом свете. Их взаимные обязательства покоились вместе с ними в могилах, а я лично никому не обещал на всю жизнь отказаться от собственного имени. Я решил вернуться в Россию и рассказать все бабушке, в надежде, что она не откажет мне в помощи, узнав мою историю. Здесь я узнал, что и графиня Терская недавно скончалась, а наглый самозванец получил огромное наследство, по праву принадлежащее мне. Я стал наблюдать за домом лже-Михаила, размышляя, в какой момент мне будет вернее объявиться и заявить о своих правах. И однажды увидел на крыльце дома тебя, Машенька. Признаться, трудно было узнать в такой красавице ту маленькую плаксу с белесыми косичками, которой я когда-то отдал свой лучший фантик…
— Мишенька! — Маруся снова обняла своего несчастного кузена и принялась орошать слезами лацканы его пиджака. — Какое счастье, что ты нашелся! И что этот ужасный Мишель нам вовсе не родственник!
— Ну что ж, господин Хорватов, — сказала я. — Добро пожаловать в Клуб обойденных. Ваша история звучит очень убедительно и правдоподобно. Надеюсь, вы не откажете нам письменно изложить все рассказанное вами и подтвердить факты заверенными копиями документов? Простите меня за такой прагматизм, но мы собираем досье на лже-Мишеля. Дело в том, что у нас есть веские основания предполагать, что завещание в его, то есть в вашу, пользу является подложным, основной наследницей должна была стать Маруся. Согласно подлинному завещанию, вам, как внуку графини, причиталась крупная денежная сумма, но отнюдь не все состояние. Поэтому поддельный Мишель, действующий под вашим именем, пошел на подлог. Для того чтобы добиться богатства, господин лже-Хорватов готов на все, не брезгует и убийствами. Наш долг — вывести его на чистую воду. Но если нам не удастся доказать свою правоту в полиции, то, по крайней мере, пусть состояние графини отойдет вам, как истинному члену семьи Терских. После всего, что с вами случилось, вы имеете на него больше прав, чем этот наглый хапуга.
