Мне же пребывание в доме сыщиков пошло на пользу, так как удалось выведать у них кое-какие важные сведения.
Господин из сыскного, досматривавший комнату Жени, между делом обмолвился о недавнем убийстве в Большом Знаменском. Во мне тут же проснулось самое искреннее гостеприимство, и я уговорила истомленных служебными обязанностями полицейских для восстановления сил слегка перекусить и выпить по чашечке чая.
Обещанные чашечки легко и непроизвольно превратились в рюмашечки, языки служителей порядка развязались, и мне даже почти не пришлось наводить разговор на тему убийства адвоката Чеплакова, нужные сведения сами собой так и полились из уст полицейских.
— Дурак пристав с убийцей разговаривал и упустил, головой не подумал, дубина стоеросовая, а теперь ищи-свищи, — рассказывал размякший агент сыскного отделения. — Кавказец подозрительный возле полицейского участка крутился, вопросы всякие задавал, так нет чтобы сунуть его в кутузку до выяснения обстоятельств, этим бестолочам, видите ли, не до того было — к мертвому телу торопились. Убежало бы от них мертвое тело! А после выяснилось, что адвокат покойный большим женолюбием отличался и ухитрился с кавказской княжной романчик закрутить. Угораздило его! Женатый человек… Это и с нашей-то девицей из семьи с устоями амурничать — беды наживешь, а то — кавказская княжна! Джигиты за большую обиду и бесчестье этот роман посчитали. Весь ихний род — батюшка, дедушки, дядюшки, братья, их кунаки, родственники и свойственники — взбеленились и поклялись отомстить. У нас ведь, если какой горский народ зацепишь, такая кровная месть обнаружиться может, почитай, вендетта корсиканская. Очень горцы этими вендеттами увлекаются, тем более что это дело, не требующее больших расходов, а во внешнем шике ему не откажешь. Так вот, некий горец появлялся вместе с веселой пьяной компанией, проститутки там, пардон, мадам, за выражение, ну и все как положено, возле дома адвоката в вечер убийства. Вероятно, прихватил с собой собутыльника и бабенок для пущего куража, зашел к Чеплакову поговорить, кровь в голову ударила, зарезал адвоката и был таков.
Проверили всех живущих в Москве родственников опозоренной девицы — у всех алиби, по гостиницам искали — нигде кавказец с такими приметами не останавливался… Надо думать, голубчик где-нибудь по борделям скрывался, раз со шлюхами к адвокату прикатил. Эти-то сударыни ведь не признаются, ежели и прятали абрека, им не впервой. А теперь как его искать? Кавказец как кавказец. Говорят, вроде морда у него слегка порченая — то ли оспины, то ли следы пороха, но поди там разбери под бородой и папахой. Он один глаз платком завязывает, вроде как наполовину слепой, но это скорее всего маскировка, небось уже прозрел. Я так полагаю, и искать его смысла нет, уже к аулу своему в горах подъезжает, теперь залезет на какую ни то дикую вершину, и следов его мы не найдем. А ведь обидно, что почти в руках держали, да по дури выпустили!
Я с интересом выслушала историю про мстительного абрека, укрывшегося в диких горах, а потом попросила рассказать о других столь же занимательных случаях.
Нужно было, чтобы беседа крутилась не только возле убийства Чеплакова, а широко коснулась всей криминальной обстановки в Первопрестольной. Со временем доблестные сыщики и не вспомнят, какие именно байки они у меня в доме травили…
Глава 23
Плачевные результаты нашей деятельности. — Поэт Варсонофий арестован. — Страдалица-мать. — «Ледяное, чуждое всякому милосердию сердце». — Практический совет. — «Для некоторых жизнь продолжается…» — Философское восприятие жизни в обыденных, житейских ситуациях.
Итак, на том этапе, когда полиция подключилась к расследованию, результаты всей нашей деятельности казались весьма плачевными.
Миша Хорватов в тяжелом состоянии лежал в больнице, нотариус Вишняков и адвокат Чеплаков были убиты. Женя с деньгами и драгоценностями, а главное, с синей папкой скрылась неизвестно куда. Попытки полиции задержать лже-Мишеля тоже не увенчались успехом — пока мы суетились в номерах «Дон» возле раненого Михаила, квази-Хорватов тоже бесследно исчез.
Одна радость была в том, что имущество, унаследованное лже-Мишелем, было до полного разбирательства описано, а его банковские счета заморожены. По крайней мере, он не успеет промотать все то, что присвоил, отправив в мир иной чужую бабушку.
Единственным уловом полицейских был поэт Варсонофий, заподозренный в причастности к преступлениям и арестованный в номерах «Дон».
Меня лично сам факт ареста Десницына-младшего по соседству с местом покушения на Михаила Хорватова несколько смутил — так ли уж он причастен к делам братца Нафанаила, если не захотел скрыться с очередного места преступления?
Но кто никак не мог смириться с предполагаемой причастностью Варсонофия к убийствам, покушениям и махинациям с чужим наследством, это, конечно, миссис Десни, ведомая материнским чутьем. Она даже явилась просительницей в мой дом, ибо справедливо подозревала, что судьба сыночка во многом зависит от наших показаний.
Узнав, что страдалица-мать просит ее принять, Маруся поспешила скрыться в своей комнате. У нее были основания не испытывать симпатии к представителям семейства Десницыных.
Принимать мамашу Десни мне пришлось самой. Я попросила Шуру проводить миссис в гостиную. Когда несчастная мать возникла в дверях, ее можно было бы принять за аллегорическую фигуру скорби, если бы не экстравагантный наряд. На голове страдалицы была чрезвычайно изысканная лиловая шляпа, украшенная золотистой лентой с длинным и узким как штык желтым пером и парой мелких кремовых розочек. Канареечно-желтая юбка была обшита по низу лиловыми полосками и воланами. Жакет миссис Десни, фиолетового цвета, был отделан какими-то блестящими золотистыми галунами. Пронзительно желтые перчатки-митенки венчали эту цветовую симфонию. Вероятно, любителям желтофиолей наряд убитой горем мамаши мог бы ласкать взор, но я нахожу эти цветы довольно вульгарными. Может быть, у меня извращенный вкус…
Лицо миссис Десни хранило строгое выражение. Я предложила бедной страдалице кресло, чтобы ей ловчее было страдать. Она проследовала через комнату молча, зловеще шурша желтой юбкой, и уселась с видом мученицы первых веков христианства, старающейся поудобнее устроиться в клетке с диким львом, куда определили ее жестокосердые гонители веры.
— Простите, госпожа Десни, Мария Антоновна не сможет к вам выйти, она нездорова после вчерашнего, — я сочла нужным извиниться за подругу. — Нервы, знаете ли…
— Конечно, сейчас все молодые девицы очень нервны, — желчно произнесла миссис. — Вот когда я была девушкой, никто из нас не знал даже, что такое нервы!
Я полагала, что воспоминания об этих былинных временах не имели отношения к визиту госпожи Десни в мой дом, но сочла за лучшее промолчать.
Несчастная мать продолжала развивать свою мысль, говоря, что все современные девушки вообще, а представительницы некоторых вырождающихся семейств старой московской аристократии в частности равнодушны и жестоки к людям, и если ее бедный сын безвинно оказался в застенке, то немалая доля вины в этом придется на долю кое-кого, не будем называть громких имен…
