— Ну, сначала в мои, вернее, не столько в мои, сколько в руки Александра Матвеевича, попала сама Женя, а с ней вместе и завещание, и кое-что еще… Например, вот это.
Я вынула из саквояжа узелок, развязала его и продемонстрировала обществу свои бриллианты.
— Слава Богу, твои драгоценности нашлись! — воскликнула Маруся. — Я так переживала, что они пропали из-за меня!
— Ну не столько из-за тебя, сколько из-за этой наглой авантюристки, воровки и убийцы. Вы не представляете, чего мне пришлось от нее наслушаться, когда я решила с ней поговорить!
— Леля, у тебя сегодня был тяжелый день! Сначала похороны, потом поездка на Ордынку, и там тоже одни отрицательные эмоции…
— Ну почему одни отрицательные? Там случилось кое-что, после чего у меня поднялось настроение! Ну, давайте же наконец выпьем шампанское! За нашу удачу, господа!
Наутро я, прихватив васильковую папку, отправилась к судебному следователю, и опять без всякого приглашения с его стороны. Он уже знал, что накануне женщина, известная мне как Евгения Дроздова, была по моему заданию схвачена в Сокольниках и передана в руки полиции, поэтому пребывал в состоянии некоторой неопределенности — то ли благодарить меня за помощь, то ли устроить выволочку за самодеятельность.
Сначала следователь промариновал меня минут сорок в свидетельской, чтобы я как следует осознала, что господа судебные чиновники — народ занятой и найти свободные двадцать минут для нежданного визитера им затруднительно, потом меня пригласили пройти в кабинет, где мрачный слуга закона перебирал бумаги на своем столе.
— Добрый день, господин следователь, — радостно поприветствовала его я. — Как много у вас бумажек! А я, грешным делом, вам еще принесла…
— Премного благодарен, госпожа Ростовцева! Каждое ваше появление — просто подарок судьбы, ибо добавляет работы не только мне, но и всем моим коллегам, — брюзгливо заметил следователь, жадно тем не менее схвативший папку. Погружаясь в чтение, он что-то еще невнятно бурчал, но вскоре удовлетворенно затих. Похоже, досада и довольство были отмерены в его сегодняшнем настроении в равных дозах. Надеюсь, он все же сумеет правильно разобраться в приоритетах и будет мне благодарен в конце концов. Несмотря на высказывания следователя о том, что я добавляю работы всему их департаменту, на самом-то деле он не мог не понимать, что мы с господином Легонтовым большую часть их работы взяли на себя.
— Да уж, Елена Сергеевна, папочка у вас знатная! Хотя, чтобы представить эти документы в суд в качестве доказательств, придется еще немало повозиться.
— Но согласитесь, мы вам все-таки в чем-то помогли, хоть и действовали до последнего времени как дилетанты…
— Я удивляюсь, Елена Сергеевна, как вы ухитрились превратить в игру и развлечение такое сложное и грязное дело, с убийствами, с покушениями… Неужели вам так-таки и нечем было больше заняться?
— Вы же знаете, я защищала интересы близких мне людей, которых не могла бросить в трудную минуту на произвол судьбы!
— Боже, как вы любите защищать чьи-нибудь интересы, Елена Сергеевна! Вас просто хлебом не корми, дай только чужие интересы позащищать… И тут уж вы просто сметаете все на своем пути! Буря и натиск! Слава Богу, сфера интересов ваших друзей носит локальный характер — вы, как смерч, могли бы разметать пол-Москвы…
— А локальность натиска очень важна! В таких делах нельзя разбрасываться! Нужно правильно выбрать потенциальный объект в виде подходящего беспринципного негодяя и убийцы и, не отвлекаясь, атаковать, концентрируя на этом все силы. Я объявила Десницыну, не тем будь помянут, и Дроздовой настоящую войну, и даже в те минуты, когда мне не приходилось лично приближаться к передовой, некоторые досадные неудобства прифронтовой полосы мне пришлось претерпеть. Что ж, на войне как на войне! Зато теперь наша полная победа близка, и я могу быть спокойна за жизнь и достояние своей ближайшей подруги и ее родственников.
Судебный следователь вдруг расхохотался. Это было удивительно, я ведь не говорила ничего настолько комичного, что могло бы вызвать гомерический хохот со слезами и разбрызгиванием слюны. Да и трудно было ожидать приступа веселости от этого мрачного судейского сухаря, пропитанного мухоморным ядом…
— Елена Сергеевна, вы меня уморили, — прохрюкал наконец развеселившийся следователь, утираясь клетчатым платком. — Вы удивительная особа, хотя мне кое-кто намекал, что действия ваши не были бескорыстны. Дескать, взалкав чужих богатств, вы начали ломиться в закрома покойной графини Терской и устроили всю эту суматоху, чтобы чем-нибудь под шумок поживиться.
— Простите, это ваше мнение или вы пересказываете мне чьи-то досужие сплетни?
— Да нет, мое мнение далеко от подобных пассажей. Я нахожу, что вы — сумасбродка, но вполне бескорыстная. А это по нынешним временам большая редкость. Сейчас, знаете ли, расчетливых людей стало удручающе много, а бескорыстных столь же удручающе мало. Ваши друзья должны вас ценить. А теперь, госпожа Ростовцева, не откажитесь ответить на несколько вопросов под протокол. Как ни приятна неофициальная беседа с вами, увы, мне приходится вернуться к своим служебным обязанностям. Нуте-с, с чего начнем? Давайте-ка прежде всего подробно поговорим о поимке Дроздовой-Тушкиной…
Возвращаясь домой, я столкнулась на Арбате с Андреем Щербининым, который несся куда-то сломя голову. Я его окликнула. Андрей поприветствовал меня так бурно, словно я вернулась из опасного путешествия, тянувшегося года два.
— Как я счастлив, Елена Сергеевна, Леля, Лелечка! Вы не представляете, что со мной случилось!
— Кажется, все-таки немножко представляю! Дело ведь в Марусе, не так ли?
— Да, да, вы угадали! Мария Антоновна приняла мое предложение! Она согласна выйти за меня замуж! Я просто до неприличия счастлив!
Андрей набрал в легкие побольше воздуха и со всей мочи заголосил:
Как ярко светит
После бури солнце!
Его волшебный луч
Мир озаряет
И к жизни
Травку пробуждает…
Как ярко светит
После бури солнце!
Судя по всему, исполнителю при полном отсутствии вокальных способностей хотелось вложить в мелодию всю душу. Полагаю, именно такая манера пения вдохновила когда-то Некрасова на бессмертные строки: «Этот стон у нас песней зовется…»
Возле поющего Щербинина мгновенно собралась небольшая толпа зевак, притягивающая все новых и новых любопытствующих. Впереди стояли два молодых маляра в испачканной краской одежде и с деревянной лестницей, заслонявшей обзор задним зрителям, что вызывало справедливые нарекания. Но поглощенные зрелищем маляры не думали о чужом удобстве.
— Слышь, Петруха, — задумчиво сказал один из них другому, — разрази меня гром, если этот сударь не воображает себе, что он поет… Эй, господин хороший, не охрипните часом!
— О, соле, о соле мио, — продолжал надрывать связки Андрей. Да, этот человек был действительно счастлив!
