– Не обязательно, – вслух размышлял Марино. – Скорее своим ко мне отношением. Она работает. Она живет в хорошем доме, значит, получает достаточно, чтобы обеспечить себе достойное существование. Часто успешные женщины высокомерны. Может, мне не понравилось, как она со мной разговаривала. Может, она задела мое мужское самолюбие, дала понять, что такой, как я, ей не пара.
– Все убитые были успешными женщинами, – произнесла я. – Впрочем, большинство одиноких женщин работает.
– Верно. И я, просто маньяк, непременно узнаю, что она живет одна, узнаю наверняка, по крайней мере внушу себе, что узнал наверняка. Я ей покажу, она у меня еще попляшет. Вот наступают выходные, и я чувствую, что готов. Дожидаюсь полуночи, сажусь в машину. Местность мне уже знакома. Я время даром не терял – все распланировал. Машину можно было бы оставить на стоянке, да вот беда – стоянка в полночь закрывается. Моя тачка будет торчать, как бельмо на глазу. Зато рядом с супермаркетом имеется автосервис. Почему бы не оставить тачку там? Автосервис работает до десяти, у ворот всегда полно машин – они дожидаются ремонта. Внимания на них никто не обращает – даже копы, которых я особенно опасаюсь. А вот если бы я оставил машину на стоянке, какой-нибудь дежурный полицейский уж наверное заметил бы ее и, чего доброго, позвонил бы куда следует и выяснил, кто владелец.
Марино рассказывал с леденящими кровь подробностями. Вот он, одетый в темное, пробирается по улице, стараясь держаться в тени деревьев. Когда он подходит к нужному дому, уровень адреналина у него повышается при мысли, что женщина, имени которой он, возможно, и не знает, сейчас в своей постели. Ее машина во дворе. Свет горит только на крыльце – значит, женщина спит.
Он медлит, стоя в тени, еще раз оценивает ситуацию. Оглядывается, убеждается, что его никто не засек. Идет во двор дома, где гораздо безопаснее. С улицы его теперь не видно, дома напротив находятся в акре от него, фонари не горят, вокруг ни души. Темень хоть глаз коли.
Маньяк приближается к окнам и сразу обнаруживает, что одно из них открыто. Остается только разрезать москитную сетку и отодвинуть шпингалет изнутри. Через несколько секунд рама с москитной сеткой валяется на траве. Маньяк влезает в окно и осматривается: даже в темноте видно, что он попал на кухню.
– Забравшись в дом, – продолжал Марино, – я с минуту стою затаив дыхание и прислушиваюсь. Все спокойно. Довольный, выхожу в коридор и ищу комнату, в которой спит моя жертва. Дом невелик, и я быстро обнаруживаю спальню. Я уже успел надеть лыжную шапку с прорезями для глаз.
– Зачем? Ведь женщине не суждено опознать преступника – минуты ее сочтены.
– А волосы? Я не такой дурак. На сон грядущий я читаю детективы, может, даже выучил наизусть все десять способов идентификации преступника, которые используют копы. Никто не найдет ни единого моего волоска – ни на жертве, ни в ее доме.
– Раз вы такой умный, – теперь я попыталась поймать Марино, – почему вы не подумали о ДНК? Вы что, газет не читаете?
– Еще не хватало, чтоб маньяк пользовался резинками! Вам меня не поймать – я слишком ловок. У вас не будет, с чем сравнить ДНК из моей спермы – нет, этот номер не пройдет. По волосам вычислить преступника все же легче. А я не хочу, чтоб вы знали, белый я или чернокожий, блондин или рыжий.
– А как насчет отпечатков пальцев?
– А перчатки на что? – усмехнулся Марино. – Точно такие перчатки, как вы надеваете, когда делаете вскрытие моих жертв.
– Мэтт Петерсен был без перчаток. В противном случае мы не нашли бы его отпечатков на теле Лори Петерсен.
– Если убийца – Мэтт, – уверенно произнес Марино, – ему незачем волноваться, что в его же собственном доме найдут его отпечатки. Уверен, их там полно. – Марино помолчал. – Если. Мы, черт побери, только ищем преступника. Мэтт может оказаться убийцей. А может и не оказаться – на нем свет клином не сошелся. Черт меня подери, если я знаю, кто на самом деле замочил его жену.
Перед моими глазами возникло лицо из сна – белое, расплывчатое. Солнце пекло как не в себе, но меня зазнобило.
Марино продолжал:
– Остальное нетрудно представить. Я ее не спугну. Я подкрадусь тихо и незаметно. Она проснется, когда я опущу ладонь ей на рот и приставлю к горлу нож. Пистолета у меня скорее всего нет – а то вдруг она начнет сопротивляться, выхватит его, выстрелит в меня, или я, чего доброго, застрелю ее, а она мне живой нужна. Для меня это крайне важно. Я все распланировал и намерен действовать по сценарию – иначе какой интерес? К тому же выстрел могут услышать соседи – тогда они вызовут полицию.
– Вы будете разговаривать с жертвой? – спросила я, кашлянув.
– Да, я вполголоса велю ей молчать – иначе прирежу. И буду периодически ей об этом напоминать.
– А еще что-нибудь вы ей скажете?
– Думаю, нет.
Марино завел мотор и развернул машину. Я бросила последний взгляд на дом, где произошло то, о чем сержант только что подробно рассказал, – по крайней мере я думала, что именно так, как он описывал, все и было. Я настолько ясно представляла себе каждое движение маньяка, словно видела его собственными глазами, словно это была не игра воображения, а откровения преступника – его хладнокровное, без тени раскаяния, признание.
А Марино-то, оказывается, не такой, как я о нем думала! Он далеко не тормоз, да и не дурак. Никогда еще я не испытывала к нему столь сильной антипатии.
Мы ехали на восток. Заходящее солнце запуталось в листве. Часы пик были в разгаре. На некоторое время мы попали в пробку. Чуть ли не вплотную к нам жались машины с мужчинами и женщинами, спешащими с работы домой. Я смотрела на них и чувствовала себя совершенно иной, отстранившейся от их забот. Эти люди думали об ужине, о каких-нибудь отбивных на гриле, о детях, о любовниках, которых вот-вот увидят, или о том, что произошло за день.
Марино снова заговорил:
– За две недели до убийства Бренде Степп была доставлена посылка. Мы уже проверили посыльного. Подходит! Незадолго до этого в доме побывал сантехник. И он подходит. Даже подозрительно, насколько все просто. Сейчас мы пришли к выводу, что преступником может быть какой-нибудь тип, занятый в сфере обслуживания – тот же посыльный. И он задушил всех четырех женщин. А вообще-то эти убийства сложно привести к общему знаменателю. Хоть бы что-нибудь совпадало! Профессии жертв, на худой конец.
Бренда Степп преподавала в пятом классе Квинтонской начальной школы. Жила неподалеку. Она переехала в Ричмонд пять лет назад. Недавно расторгла помолвку с тренером футбольной команды. Бренда была рыжеволосая, пышнотелая, живая, веселая. По свидетельствам подруг-учительниц и бывшего жениха, она ежедневно бегала трусцой, не употребляла алкоголь и не курила.
Я знала о Бренде, пожалуй, больше, чем ее родные, оставшиеся в штате Джорджия. Она была баптисткой, посещала все воскресные службы и ужины по средам. Бренда хорошо играла на гитаре и руководила детским церковным хором. В колледже ее специализацией был английский язык, его она и преподавала в школе. Помимо бега трусцой, Бренда расслаблялась с помощью чтения. Выяснилось, что перед тем, как погасить свет в тот роковой вечер, она читала Дорис Беттс.
