— Расскажите о том вечере, — снова попросила я. — О Берилл.
— Она была очень тихая. Я помню, как она смотрела на огонь.
— Что еще?
— Что-то случилось.
— Что? Что случилось, миссис Мактиг?
— Мне показалось, что между ними что-то произошло. Между ней и мистером Харпером.
— Почему вам так показалось? Они поругались?
— Это было уже после того, как мальчик доставил багаж. Мистер Харпер открыл сумку и достал пакет с какими-то бумагами. Он очень много пил…
— И что потом?
— Мистер Харпер повел себя довольно… странно. Сначала накричал на них, на сестру и на Берилл, а потом бросил бумаги в огонь. Мне запомнились его слова: «Вот что я об этом думаю! Дрянь! Мусор!»
— А вы не знаете, что именно он сжег? Может быть, документы? Например, контракт?
— Не думаю. — Миссис Мактиг покачала головой. — Помню, у меня сложилось впечатление, что это была рукопись Берилл. И злился он больше на нее.
«Автобиография, — подумала я. — Вероятно, мисс Харпер, Берилл и Спарачино встречались в Нью-Йорке, чтобы обсудить ее детали с Кэри Харпером. И именно это так разозлило последнего, что он потерял над собой контроль».
— Джо даже пришлось вмешаться, — добавила миссис Мактиг. Она сидела в той же позе, сплетя на коленях побелевшие от напряжения пальцы.
— Что же он сделал?
— Отвез ее домой. Берилл Мэдисон. — Она со страхом посмотрела на меня. — Вот почему это случилось. Да-да, я знаю.
— Почему это случилось?
— Вот почему они все умерли. Я знаю. Я почувствовала это тогда. Страшное чувство.
— Вы можете его описать — это чувство?
— Вот почему они все умерли, — повторила миссис Мактиг. — В тот вечер в комнате было столько ненависти!
13
Больница «Валгалла» располагалась в тихом уголке округа Албемарль, куда меня в течение года периодически приводили обязательства перед Вирджинским университетом. Проезжая по автостраде, я часто видела угрюмое кирпичное строение на вершине далекого холма, но ни разу не посещала это заведение ни по личным, ни по служебным делам.
Размещавшийся там роскошный отель для богатых и знаменитых обанкротился в годы депрессии, и его приобрели три брата-психиатра, вознамерившиеся основать что-то вроде лечебницы в духе Фрейда, курорта для душевнобольных, куда располагающие средствами семьи могли бы сбывать плоды своих генетических прегрешений, слабоумных стариков и распрограммированных подростков.
Меня совсем не удивило, что Эл Хант еще подростком провел в «Валгалле» несколько месяцев. Неприятным сюрпризом стало явное нежелание лечащего врача обсуждать данный конкретный случай. За профессиональной любезностью доктора Уорнера Мастерсона скрывалась скала секретности, способная противостоять самым напористым дознавателям. Я знала, что он не хочет разговаривать со мной. Он знал, что не может уклониться от разговора.
Оставив машину на усыпанной мелким гравием стоянке для гостей, я вошла в вестибюль с викторианской мебелью, восточными коврами и тяжелыми шторами на резных карнизах. Не успела я понять, к кому здесь обратиться, как за спиной прозвучал мужской голос:
— Доктор Скарпетта?
Я обернулась — передо мной стоял высокий, стройный чернокожий мужчина в синем, европейского покроя костюме. В волосах мелькала благородная седина, скулы и лоб отвечали аристократическим стандартам.
— Уорнер Мастерсон, к вашим услугам. — Он широко улыбнулся и протянул руку.
Лицо его показалось знакомым, и я уже собиралась спросить, не встречались ли мы раньше, но он опередил меня, сообщив, что узнал меня по фотографиям в газетах. Чаще всего такие фотографии появлялись не в самые приятные моменты моей жизни, так что напоминание о них удовольствия мне не доставило.
— Давайте пройдем в мой офис, — любезно предложил он. — Надеюсь, доехали без проблем? Могу предложить вам что-нибудь? Кофе? Содовую?
Мы уже шли по длинному коридору, и я изо всех сил старалась не отставать. Немалая часть человечества даже не догадывается о том, какое неудобство причиняют короткие ноги, а вот мне частенько приходится оказываться в неприятном положении пыхтящего паровозика, затесавшегося в компанию скоростных поездов. В конце коридора доктор Мастерсон наконец оглянулся, подождал меня и, открыв дверь, с улыбкой пропустил в кабинет. Не дожидаясь приглашения, я опустилась в кресло, воспользовавшись паузой, чтобы отдышаться. Мастерсон устроился за столом и принялся набивать табаком дорогую вересковую трубку.
— Не стоит, наверное, и говорить, доктор Скарпетта, — неторопливо, словно обдумывая каждое слово, заговорил он, пододвигая к себе пухлую папку, — как я огорчился, узнав о смерти Эла Ханта.
— Но неожиданностью она для вас не стала?
— В общем-то нет.
— Пока мы разговариваем, я хотела бы просмотреть его досье.
Возникшая пауза едва не вынудила меня напомнить уважаемому психиатру, что я имею законное право доступа ко всем относящимся к делу документам. В последний момент доктор Мастерсон снова улыбнулся и подтолкнул папку в мою сторону.
— Разумеется.
Я открыла ее, стараясь не обращать внимания на проплывающие над головой и обволакивающие меня ароматическим благовонием клубы сизого дыма. Стандартные формуляры, заполняемые при приеме пациентов и по результатам физического осмотра, не таили в себе ничего неожиданного. Утром 10 апреля, одиннадцать лет назад, поступивший в «Валгаллу» Эл Хант пребывал в полном физическом здравии. А вот картина, сложившаяся в результате обследования его психологического состояния, свидетельствовала о другом.
— Поступил в состоянии кататонии? — спросила я.
— Скорее глубокой депрессии. На вопросы не отвечал. Не смог сказать, почему попал сюда. Он вообще ничего не мог сказать. Крайняя эмоциональная истощенность. Мы не смогли даже провести ни тест Стэнфорда-Бине, ни Миннесотский многофакторный личностный опросник, и их пришлось перенести на более поздний срок.
Я обнаружила эти данные, перевернув пару страниц. По тесту интеллектуальных способностей Стэнфорда-Бине Эл Хант набрал 130 баллов. Впрочем, сомнений в его сообразительности у меня не было и раньше. Что же касается Миннесотского теста, то показатели Ханта не отвечали критериям ни шизофрении, ни органического психоза. Согласно заключению доктора Мастерсона, пациент страдал от «шизотипического расстройства личности, проявлявшегося в форме кратковременного реактивного психоза, когда он, закрывшись в ванной, порезал запястье столовым ножом». Нанесенные поверхностные раны были лишь суицидальным жестом, мольбой о помощи, но никак не серьезной попыткой лишить себя жизни. Мать отвезла сына в ближайшую больницу, откуда его отпустили после оказания необходимой помощи. На следующий день Эл Хант поступил в «Валгаллу». В разговоре с врачом приемного отделения миссис Хант призналась, что эпизоду в ванной предшествовал «инцидент» за обедом, когда «ее муж сорвался и накричал на сына».
