— Сначала, — продолжал доктор Мастерсон, — Эл держался в стороне от всех, отказывался участвовать в групповых занятиях, сеансах трудотерапии и прочих обязательных для каждого пациента мероприятиях. Лечение антидепрессантами значимого эффекта не давало, и во время сеансов мне стоило немалых трудов выжать из него хотя бы слово.
Поскольку никакого улучшения после первой недели не наступило, доктор Мастерсон решился применить электроконвульсивную терапию, или ЭКТ, что равносильно перезагрузке компьютера в противовес поиску ошибок. Конечным результатом такого метода может стать восстановление проводящих путей нервной системы головного мозга, своего рода повторное вправление, или, выражаясь компьютерным языком, ресинхронизация, дающая надежду на избавление от проблемных моментов психики. Но, как правило, электроконвульсивную терапию стараются не использовать в случае с юными пациентами.
— И что ЭКТ? Вы ее применили? — спросила я, не обнаружив в папке никаких соответствующих записей.
— Нет. Именно тогда, когда я уже решил, что никаких других альтернатив не осталось, случилось маленькое чудо. Произошло оно однажды утром, во время психодрамы.
— Объясните подробнее, как вы проводили психодраму в том конкретном случае, — попросила я, воспользовавшись возникшей паузой, когда Мастерсон раскуривал потухшую трубку.
— Обычно вначале устраивается что-то вроде разминки. В тот раз пациентов построили в ряд и попросили имитировать цветы. Тюльпаны, нарциссы, маргаритки — любые, по собственному выбору. Разумеется, выбор цветка позволял врачу сделать определенные выводы. Эл Хант участвовал в групповом занятии впервые. Описывал круги руками, наклонял голову. — Доктор продемонстрировал движения. На мой взгляд, Мастерсон больше напоминал слона, чем цветок. — Терапевт спросила, какой цветок он показывает, и Эл ответил: «Анютины глазки».
[18]
Я промолчала. Мы вызвали из прошлого несчастного, одинокого подростка, и мне было бесконечно жаль его.
— Конечно, сначала мы предположили, что выбор Эла является ответом на отношение к нему отца. — Мастерсон снял очки и тщательно и неторопливо, как делал вообще все, стал протирать стекла носовым платком. — Женственные черты, определенная утонченность, даже хрупкость, несомненно, вызывали насмешки и оскорбления со стороны отца. Однако, как мы вскоре выяснили, дело было не только в этом. — Доктор водрузил очки на переносицу и пристально посмотрел на меня. — Вы знаете о цветовых ассоциациях Эла?
— Немного.
— Анютины глазки — синоним цвета.
— Да. Темно-фиолетового.
— Именно такой цвет получается при смешении синего цвета депрессии и красного цвета ярости, агрессии. Цвет синяков, кровоподтеков, боли. И цвет Эла. Он сказал, что именно такой исходит от его души.
— Очень интенсивный. Цвет страсти.
— Эл Хант и был таким, доктор Скарпетта. Впечатлительным, пылким, глубоким. Вы слышали о том, что он считал себя ясновидящим?
— Кое-что.
— Магическое мышление Эла включало в себя ясновидение, телепатию и многое другое. Особенно отчетливо эти свойства проявлялись в моменты сильного стресса, когда он действительно верил в свою способность читать мысли других людей.
— А на самом деле?
— Эл обладал очень сильной интуицией. — Доктор снова чиркнул зажигалкой. — Должен признать, сделанные им выводы и просто наблюдения часто свидетельствовали о глубокой проницательности, и именно в этом заключалась одна из его проблем. Он ощущал, что думают другие, и чувствовал, а порой как будто знал наперед, как они поступят или что уже сделали. Трудности, как я упомянул в нашем телефонном разговоре, начинались тогда, когда Эл проецировал свои восприятия вовне. Тогда он просто терялся, растворялся в других, возбуждался, впадал в паранойю. Частично потому, что его собственное эго было слишком слабым. Подобно воде, оно принимало форму заполняемого сосуда или, если пользоваться клише, персонифицировало Вселенную.
— Опасная тенденция, — заметила я.
— Да уж. Как-никак, Эла с нами больше нет.
— Итак, по-вашему, он считал себя эмпатом?
— Определенно.
— Но такое заключение представляется несовместимым с диагнозом. Люди, страдающие пограничными расстройствами личности, обычно не питают к окружающим никаких чувств.
— В том-то и особенность магического мышления Эла, доктор Скарпетта. Свою социальную неприспособленность он объяснял непомерной эмпатией к другим. Эл Хант совершенно искренне верил, что чувствует и даже испытывает на себе боль окружающих, знает их мысли. Но фактически он жил в состоянии социальной изоляции.
— В больнице, где он работал санитаром, сотрудники отмечают его тактичность, умение найти подход к больному, — напомнила я.
— И неудивительно, — стоял на своем доктор Мастерсон. — Эл работал санитаром в пункте первой помощи. В стационаре он долго бы не продержался. Эл мог быть очень внимателен, но только при условии, что обстоятельства не вынуждали бы его к сближению с пациентом, к формированию привязанности, установлению отношений.
— Это объясняет, почему он сумел получить степень магистра, но оказался не способен продолжить психиатрическую практику.
— Совершенно верно.
— Как складывались его отношения с отцом?
— Они не сложились. Мистер Хант — человек жесткий, суровый, требовательный и властный. В его понимании воспитание сына состоит в том, чтобы выбить из него все, что понимается как слабость, и выковать настоящего мужчину. Элу просто недоставало эмоциональной прочности, чтобы противостоять постоянному давлению, запугиванию, казарменной муштре, которые, по мнению отца, должны были подготовить его к жизни. Из отцовской «учебки» он периодически перебегал под крыло матери, что тоже не способствовало формированию ясного представления о себе. Вы и без меня знаете, доктор Скарпетта, что многие мужчины-гомосексуалисты выросли в семьях, главы которых разъезжают в пикапах с дробовиком на коленях и наклейками с флагом конфедератов на бампере.
Я подумала о Марино. У него был взрослый сын, о котором лейтенант никогда не рассказывал и который жил где-то на западе.
— Хотите сказать, что Эл был гомосексуалистом?
— Я лишь хочу сказать, что он был слишком неустойчив, что над ним довлело ощущение собственной неадекватности и что в силу этого он не мог устанавливать какие-либо интимные отношения. Что касается гомосексуального опыта, то, насколько мне известно, его у Эла не было. — Мастерсон произнес это с непроницаемым лицом, посасывая трубку и глядя поверх моей головы.
— Что же произошло в тот день на психодраме? Вы упомянули о маленьком чуде. С чем оно связано? С его имитацией анютиных глазок? Или с чем-то еще?
— Разминка, так сказать, приоткрыла дверцу, но чудом — будем называть это так — стал в высшей степени страстный диалог с отцом, роль которого исполнял пустой стул в центре комнаты. На определенной стадии диалога терапевт почувствовал, что происходит, и, сев на стул, стал подавать реплики от лица Ханта-старшего. К тому моменту Эл так увлекся, что находился в состоянии, близком к трансу. Он уже не мог отличить реальное от воображаемого, и в конце концов гнев прорвался.
