— А имени этого пациента вы не помните? Того, которому пожаловался Фрэнки?
Она покачала головой:
— Нет.
— Может быть, Эл Хант? Вы сказали, что работали в «Валгалле» еще недолго. Хант был там одиннадцать лет назад, провел у вас весну и лето.
— Эла Ханта я не помню.
— Они с Фрэнки были примерно одного возраста, — добавила я.
— Хм… интересно… — Джини вдруг просияла. — Фрэнки сдружился с одним пареньком. Точно. Такой светленький, тихий, очень застенчивый. Но имени я не помню.
— У Эла Ханта были светлые волосы.
Молчание.
— И он был тихий и застенчивый, — не выдержала я.
— Господи… — пробормотала Джини. — Так это он и был! И вы говорите, он покончил с собой на прошлой неделе?
— Да.
— Он рассказывал вам о Джиме?
— Эл Хант упомянул какого-то Джим-Джима.
— Джим-Джим, — повторила она. — Нет, не помню…
— Расскажите еще о Фрэнки. Что с ним было потом?
— Он провел у нас два или три месяца.
— И вернулся домой?
— Вроде бы да. Кажется, он жил с отцом. А мать… По-моему, мать бросила его, когда он был еще маленький. Что-то в этом роде. Что-то печальное. Но ведь это же можно сказать едва ли не о каждом из пациентов «Валгаллы». — Она вздохнула. — Сколько времени прошло. Я уже и не думала… Фрэнки… Интересно, что с ним теперь.
— А вы ничего не слышали?
— Абсолютно ничего. — Джини смотрела на меня, и я вдруг поняла — что-то к ней возвращается. В глубине ее глаз как будто собирались облачка страха. — Двое убиты. Вы же не думаете, что Фрэнки…
Я промолчала.
— Я не замечала в нем агрессивности. Скорее наоборот. Он был спокойный и даже мягкий.
Джини ждала. Я молчала.
— То есть… это я его таким знала. Он всегда смотрел на меня, делал все, что я говорила.
— Вы ему нравились.
— Он даже связал для меня шарф. Я только сейчас вспомнила. Красно-бело-голубой. Совсем из головы вылетело. Интересно, куда я его… — Она тряхнула головой. — Кажется, отдала ребятам из Армии спасения. Фрэнки… да, наверное, он и впрямь в меня влюбился. — Джини рассмеялась. Немного нервно.
— Миссис Уилсон, как выглядел Фрэнки?
— Высокий, худощавый, с темными волосами. — Она на секунду закрыла глаза. — Довольно незаметный. И не сказать, что привлекательный. Наверное, я бы лучше его запомнила, будь он красавчиком или уродом. А так… ничего особенного.
— В досье хранятся фотографии пациентов?
— Нет.
Она помолчала, потом с удивлением взглянула на меня и неуверенно произнесла:
— Он заикался. Да, точно, заикался.
— Извините?
— Иногда Фрэнки заикался. Когда сильно волновался или нервничал.
Джим-Джим.
Именно это и имел в виду Эл Хант. Рассказывая Элу о том, что сделал или пытался сделать Джим Барнс, Фрэнки волновался. И следовательно, заикался. Потом он заикался каждый раз, когда говорил с Хантом о Джиме Барнсе. Джим-Джим!
Попрощавшись с Джини Уилсон, я вышла на улицу и свернула к первому попавшемуся на глаза телефону. И надо же — чертов Марино отправился в боулинг-клуб!
14
Понедельник накатил приливом низких серых туч, окутавших подножие Голубого хребта и скрывших из глаз «Валгаллу». Ветер бил в лицо, и когда мы наконец припарковались на стоянке, в ветровое стекло уже постукивали мелкие, похожие на крупу снежинки.
— Черт! — жалобно пробормотал Марино. — Вот только этого нам и недоставало для полного счастья.
— То ли еще будет, — заверила я лейтенанта, отворачиваясь от впивающихся в щеку ледяных колючек, и, наклонив голову, поспешила к главному входу. Марино молча последовал за мной.
Доктор Мастерсон дожидался нас в вестибюле с принужденной улыбкой на каменном лице. Обменявшись рукопожатием, мужчины враждебно, как два кота, посмотрели друг на друга. Я даже не попыталась ослабить возникшее напряжение. Доктор вел игру, от которой меня уже тошнило. Он располагал необходимой информацией, и мы приехали, чтобы получить ее, какой бы неприятной для больницы она ни была. От доктора Мастерсона зависело одно: поделится он с ней добровольно, признав неизбежное, или выложит под давлением, по постановлению суда. Выбор оставался за ним. Не тратя время на любезности, мы прошли в офис. На этот раз доктор плотно закрыл дверь.
— Итак, чем могу помочь теперь? — спросил он, едва опустившись на стул.
— Нам нужна информация, — ответила я.
— Разумеется. Но, доктор Скарпетта, — продолжал Мастерсон, обращаясь исключительно ко мне и как будто не замечая Марино, — вы ведь ознакомились с досье Эла Ханта, а я рассказал все, что помню…
Марино поднял руку.
— Неужели все? — Он достал сигареты. — Что ж, если у вас так плохо с памятью, мы ее освежим. И сегодня нас интересует не только Эл Хант.
— Не понимаю.
— Нас интересует его приятель.
— Какой еще приятель? — Доктор холодно взглянул на лейтенанта.
— Имя Фрэнки вам что-нибудь говорит?
Мастерсон принялся протирать очки; похоже, этим приемом он пользовался чаще всего, надеясь протянуть время.
— В одно время с Элом Хантом у вас был еще один пациент, паренек по имени Фрэнки, — добавил Марино.
— Боюсь…
— А вы не бойтесь, док. Просто скажите, кто такой Фрэнки.
— В «Валгалле» одновременно пребывает до трехсот пациентов, лейтенант. И вряд ли справедливо требовать, чтобы я знал по имени каждого, особенно тех, кто находился здесь несколько недель или даже меньше.
— Хотите сказать, что Фрэнки пробыл у вас недолго?
Мастерсон потянулся за трубкой. Он понял, что допустил промашку, и злился на себя.
— Ничего подобного, лейтенант. Вы неверно истолковали мои слова. — Трубка была его второй уловкой, позволявшей выиграть драгоценные секунды. — Но, возможно, я и смогу его вспомнить, если… Что еще вам известно о нем, кроме того, что он «приятель Эла Ханта»? Мне нужны дополнительные данные.
Я поняла, что пора вмешаться.
— Очевидно, находясь в вашем заведении, Эл Хант подружился с кем-то по имени Фрэнки. Эл сам упомянул о нем в разговоре со мной. У нас есть основания полагать, что по прибытии сюда этот пациент провел какое-то время в чулане, а затем был переведен на другой этаж, где и познакомился с Хантом. Мы также располагаем описанием Фрэнки — высокий, худощавый, с темными волосами. Любил вязать. Согласитесь, такое увлечение среди мужчин-пациентов встречается весьма редко.
