— Мне кажется, ты держалась и действовала исключительно хорошо, — искренне сказала я.
— Тебе неизвестно, что я делала. Какие ошибки совершила.
— Садись, я довезу тебя до твоей машины, — предложила я, поскольку мы дошли до Торговой площади.
Доставая ключи, я услышала, как на темном участке стоянки заработал двигатель. Мы уже расположились внутри моего «мерседеса», закрыв дверцы, подняв стекла, и пристегнули ремни, когда рядом с нами остановился «линкольн» и окно водителя опустилось вниз.
Я приоткрыла окно своей машины настолько, чтобы расслышать, что хотел сидевший за рулем мужчина. Он был молод, чисто выбрит, одной рукой пытался удержать карту.
— Прошу прощения, — обезоруживающе улыбнулся он. — Скажите, как отсюда добраться до Шестьдесят четвертой Восточной?
Я почувствовала, как напряглась Эбби, пока я объясняла ему, как проехать.
— Посмотри номер его машины, — торопливо сказала она, когда он тронулся с места. Сама же она полезла в сумочку за ручкой и блокнотом.
— Е-Н-Т-восемь-девять-девять, — быстро прочитала я.
Она записала.
— В чем дело? — взволнованно спросила я.
Эбби посмотрела по сторонам, в поисках его машины, пока я выезжала со стоянки.
— Ты заметила его машину, когда мы подходили к стоянке? — спросила сна.
Я задумалась. Когда мы подошли, стоянка была почти пустой. Я едва заметила машину, стоявшую в слабо освещенном углу, которая могла быть «линкольном».
Об этом я сказала Эбби и добавила:
— Но мне показалось, что в ней никого не было.
— Правильно. Потому что в салоне не горел свет. — Да, света не было.
— Изучал карту в темноте, Кей?
— Точно, — сказала я, пораженная.
— Если он не местный, то как ты объяснишь, что у него на заднем бампере укреплен парковочный знак?
— Парковочный знак? — повторила я.
— У него специальный парковочный знак Вильямсбурга. Такой же знак был у меня несколько лет назад, когда на археологических раскопках, которые вел Мартин Хандред, обнаружили остатки скелета. Я тогда готовила серию репортажей, приходилось много ездить, и парковочный знак позволял мне парковать машину внутри исторического района и около рощи Картера.
— Парень работает здесь и спрашивает, как проехать на Шестьдесят четвертую? — пробормотала я.
— Ты хорошо его рассмотрела? — спросила она.
— Достаточно. Ты думаешь, это тот, кто шел за тобой в ту ночь в Вашингтоне?
— Не знаю. Может быть… Черт возьми, Кей! Я с ума схожу от всего этого!
— Ну хватит, хватит, — решительно проговорила я. — Дай мне этот номер. Посмотрим, что можно сделать.
На следующее утро мне позвонил Марино и передал шифрованное сообщение.
— Если ты не читала «Пост», лучше пойди и срочно достань.
— С каких пор ты начал читать «Пост»?
— Ни с каких, если есть возможность не читать. Бентон предупредил меня час назад. Перезвони мне позже. Буду в офисе.
Надев утепленный костюм и лыжный жакет, я поехала под ливнем к ближайшей аптеке. Добрых полчаса я просидела в машине с включенной печкой и мерно-монотонно работающими дворниками под холодным дождем. Я пришла в ужас от прочитанного. Несколько раз в голову приходила мысль, что, если Пэт Харви не подаст в суд на Клиффорда Ринга, это сделаю я.
На трех четвертях первой страницы газеты был помещен материал о Деборе Харви, Фреде Чини и других убитых парах. Ничего святого не было сокрыто. Информация Ринга была написана очень доходчивым языком и содержала подробности, о которых не знала даже я.
Незадолго до смерти Дебора Харви поведала одному из друзей свои подозрения, что ее отец был алкоголиком и имел роман со стюардессой, женщиной в два раза моложе его. Очевидно, Дебора подслушала несколько телефонных разговоров отца с любовницей. Она жила в Шарлотте, и, как отмечалось в статье, Харви был у нее в ночь исчезновения дочери и Фреда Чини. Поэтому полиция и миссис Харви не могли разыскать его. Как ни странно, но подозрения Деборы настроили ее не против отца, а против матери, которая, увлеченная собственной карьерой, почти не бывала дома и потому, в глазах Деборы, была повинна в отцовской неверности и пристрастии к алкоголю.
Колонка за колонкой едкая статья добавляла штрихи к патетическому портрету женщины, готовой спасать весь мир, в то время как ее собственная семья распадалась от ее невнимания к ней. Сообщалось, что Пэт Харви вышла замуж ради денег, что ее дом в Ричмонде напоминает дворец, ее апартаменты в Уотергейте были переполнены произведениями античности и ценными произведениями искусства, включая картины Пикассо и Ремингтона. Она носила подобающие наряды, посещала соответствующие приемы, безупречно соблюдая приличия, исключительно разбиралась в политике и международных отношениях.
Однако за этим плутократическим, неколебимым фасадом, делал вывод Ринг, скрывалась «измученная женщина, родившаяся в Балтиморе, в семье служащих, о которой некоторые из коллег отзывались как о терзаемой неуверенностью и постоянно стремящейся самоутвердиться». Пэт Харви, утверждал Ринг, была одержима манией величия. Она действовала иррационально — если не сказать, безумно — в случае угрозы или во время испытаний.
Подход Ринга к другим убийствам, происшедшим в Вирджинии за последние три года, был столь же безжалостным. Он разоблачил опасения ЦРУ и ФБР, что убийцей мог оказаться кто-то из Кэмп Пири, и преподнес это откровение с таким диким вывертом, что каждый, кто имел отношение к этому делу, выглядел не с лучшей стороны.
ЦРУ и Департамент юстиции всячески старались замолчать это дело, их паранойя достигла таких пределов, что они побуждали следователей скрывать информацию друг от друга. Поставляли фальшивые свидетельства. Организовывали «утечку» дезинформации репортерам, высказывались подозрения, что некоторые из журналистов находились под их наблюдением. В то же время намекалось, что Пэт Харви была в курсе этого и, следовательно, ее негодование, проявленное в ходе позорной пресс-конференции, было лишено ореола праведного возмущения. Миссис Харви использовала совершенно секретную информацию, чтобы инкриминировать и поставить в неловкое положение эти федеральные министерства, с которыми у нее не сложились отношения из-за проводимой ею кампании, направленной против мошеннических благотворительных программ, таких, как АСТМАД.
Последняя часть этого ядовитого сочинения касалась меня. Я якобы огородилась стеной и скрывала информацию по делам по требованию ФБР, пока в судебном порядке от меня не потребовали представить отчеты о вскрытиях родственникам. Я отказалась давать интервью. Поскольку формально я неподотчетна ФБР, Клиффорд Ринг выдвинул предположение, что на мое поведение оказала влияние моя личная жизнь. «Согласно источникам, близким к главному медицинскому эксперту Вирджинии, — утверждалось в статье, — доктор Скарпетта на протяжении последних двух лет имела романтическую связь со специальным агентом ФБР, часто посещавшим Квантико, и находилась в дружеских отношениях с персоналом академии, включая Бентона Уэсли, имеющего отношение к этим делам».
