Я призналась ему тогда, в постели, что ни один мужчина в моей жизни не умел в полной мере испытать это наслаждение, а я не любила, когда мной «овладевали» или стремились полностью подчинить себе, из-за чего секс и был для меня делом нечастым.
— Я понимаю тех, кто хотел бы овладеть твоим телом, — спокойно заметил он из темноты.
— То же я могу сказать о твоем, — искренно ответила я. — Но стремление подчинить себе другого человека как раз и обеспечивает нас работой.
— Значит, мы с тобой забудем эти слова. И другие подобные им тоже. Мы изобретем для себя новый язык.
Слова такого языка быстро пришли к нам, и вскоре мы уже свободно изъяснялись на нем.
После ванны я почувствовала себя намного лучше. Порывшись в сумке, я попыталась подобрать для разнообразия какой-то новый наряд, но безуспешно. Пришлось снова надеть изрядно надоевшие темно-синий брючный костюм и водолазку. В бутылке оставалось еще немного скотча, и я потихоньку цедила его, смотря новости. Несколько раз я собиралась позвонить в номер Марино, но, едва нажав несколько кнопок, опускала трубку. Мои мысли уносились на север, в Ньюпорт. Я хотела поговорить с Люси, но поборола свое желание. Если даже мне удастся добиться разговора с ней, пользы от него не будет. Сейчас ей надо было сосредоточиться на лечении, а не на том, что ждало ее дома. Вместо этого я решила позвонить матери.
— Дороти задержится там на ночь — она остановилась в «Марриотте», — а завтра утром вылетит обратно в Майами, — сообщила мне мама. — Где ты, Кейти? Я тебе весь день пыталась домой дозвониться.
— У меня дела в другом городе, — ответила я.
— Да уж, исчерпывающий ответ. Опять секреты. Уж, казалось бы, матери-то могла бы рассказать.
Я видела ее как наяву, как она держит трубку, затягиваясь сигаретой. Она любила носить крупные серьги и ярко краситься. В отличие от меня она не была светловолосой и совсем не походила на уроженку северной Италии.
— Мама, как там Люси? Что говорит Дороти?
— Что она говорит? Во-первых, заявила, что Люси стала лесбиянкой, и все из-за тебя. Я ей сказала, чтобы она не порола чушь. То, что у тебя сроду мужиков не было и секс тебе, видать, не нужен, еще не значит, что ты предпочитаешь баб. Взять, например, монашек. Хотя я слыхала…
— Мама, — прервала я ее разглагольствования, — с Люси все в порядке? Как они добрались до «Эджхилла»? Никаких эксцессов?
— Что? Ты что, в суде? «Эксцессов» — скажите пожалуйста! Ты с матерью разговариваешь, могла бы и попроще изъясняться. Уж и сама не замечаешь. Напилась твоя Люси по дороге, если хочешь знать.
— Да что же это такое! — воскликнула я. Злость на сестру вспыхнула во мне с новой силой. — Дороти ведь для того с ней и отправилась, чтобы ничего подобного не произошло!
— Она сказала, что детоксикацию нельзя было бы оплатить по страховке, будь Люси трезвой по приезде. Так что та весь полет глотала «отвертки», одну за одной.
— Да плевать, если страховка что-то не покрывает. Что, у Дороти, денег нет?
— Знаешь ведь, какая она бережливая.
— Я сама готова заплатить за все, что понадобится. Ты же знаешь, что для Люси мне ничего не жалко.
— А ты у нас что, Рокфеллер?
— Что еще сказала Дороти?
— В общем, все, что я знаю, так только то, что Люси, как обычно, была не в духе. Злилась на тебя, что ты не смогла выкроить немного своего драгоценного времени и не отвезла ее в «Эджхилл» сама. Тем более раз уж ты и клинику выбрала, и понимаешь в этом побольше других, ну и все такое прочее.
Я застонала про себя — спорить с ней было так же бесполезно, как со стенкой.
— Дороти сама не захотела, чтобы я поехала.
— Ну, у вас всегда так — она говорит одно, ты другое. Ты когда наконец выберешься домой на День благодарения?
Излишне говорить, что к концу разговора — то есть к тому времени, как я не выдержала и бросила трубку, — весь эффект от ароматической ванны улетучился. Я хотела было подлить себе еще скотча, но вовремя остановилась: всего алкоголя в мире мне не хватило бы, чтобы отойти от стычки с родными. Вдобавок я вспомнила Люси и твердо отставила бутылку.
Через несколько минут раздался стук в дверь.
— Это Бентон, — произнес знакомый голос.
Мы приникли друг к другу и долго стояли, не разжимая объятий. Думаю, по тому, как крепко я прижалась к нему, Уэсли ощутил всю глубину моего отчаяния. Он подвел меня к кровати и сел рядом со мной.
— Рассказывай, с самого начала, — попросил он, не выпуская моих рук.
Закончив говорить, я взглянула на Бентона. Непроницаемое выражение на его лице, так хорошо знакомое мне по работе, лишило меня остатков душевных сил. Меньше всего мне хотелось, чтобы он так смотрел на меня здесь, в этой комнате, где кроме нас двоих никого не было.
— Кей, пожалуйста, умерь немного свой пыл. Ты представляешь, куда нас это может завести? Мы просто не имеем права сосредотачиваться только на том варианте, что убийца — Дениза Стайнер, и отвергать другие. Пока точно ничего не известно. Инцидент в самолете показывает, что ты не рассуждаешь трезво на все сто процентов, — вот что меня беспокоит больше всего. Стоило какому-то идиоту в аэропорту начать разыгрывать из себя героя, и ты тут же решила, что Дениза и здесь замешана, что она снова втягивает тебя в свои игры.
— Если бы только в игры, — ответила я, убирая свою ладонь из его. — Она пыталась убить меня.
— Это тоже пока только твои предположения.
— Которые полностью подтвердились после нескольких телефонных звонков.
— Доказательств нет, и я сомневаюсь, что нам удастся их раздобыть.
— Надо найти ее машину.
— Хочешь, поедем сейчас к ее дому?
— Да. Только мою машину еще не подогнали, — сказала я.
— У меня есть машина.
— А распечатку улучшенного изображения отметины с тела Эмили ты привез?
— Она лежит в моем портфеле. Я смотрел, но ничего так и не увидел. — Уэсли пожал плечами и поднялся. — Просто размазанная клякса. Ну добавили туда до черта оттенков серого, стала она чуть насыщенней, чуть более четкой, но все равно так кляксой и осталась.
— Бентон, нам надо что-то предпринять.
Он посмотрел на меня долгим взглядом и сжал губы — он обычно так делал, когда решался на что-то, к чему относился скептически.
— Для этого мы и здесь, Кей. Мы здесь, чтобы что-то предпринять.
В прокате он взял темно-красный «ниссан-максима». Выйдя на улицу, я сразу ощутила скорое приближение зимы, особенно здесь, в горах. Я села в машину, зябко поеживаясь, хотя отчасти винить в этом следовало не холод, а нервы.
— Кстати, как твои рука с ногой? — спросила я.
— Практически как новенькие.
