– Понятия не имею. Все зависит от условий. В принципе
это интересно, но подход уже изначально хамский – где бы ты ни был, срывайся и
лети. А потом выяснится, что я не их формат, а отпуск пропал… Нет уж, вернусь,
тогда поговорим, если нужда во мне не отпадет.
Марго понравилась позиция мужа. Он во всяких передрягах
умеет сохранять достоинство. А это дорогого стоит.
– Ну, так кто этот Михеев? Олигарх?
– Нет, наверное… Просто уставший от бизнеса крупный
бизнесмен, – и Марго пересказала мужу то, о чем ей поведал Михеев.
– Что ж, интересно будет взглянуть, как живут такие
типы… Как ты думаешь, там кто-то еще будет?
– Вряд ли, по-моему, он хочет просто посидеть со
своими…
– Ты ему, может, и своя…
– Данька, ты не дал мне договорить! Со своими
соотечественниками и поговорить по-русски. И выпить, наверное. Он хороший
мужик.
Матильда Пундик на дачу не приехала. Сказала, что ей нужно
пройти курс каких-то процедур в институте курортологии. Но зато она нашла для
Таськи преподавательницу музыки в соседнем поселке, которая займется с ней
азами. Всего одна остановка на электричке, занятия ввиду запущенности случая
через день по два часа. Ася сочла это вполне разумным шагом. Она побаивалась
этой странной дамы. Нуцико тоже вздохнула с облегчением. Она все не решалась
взяться за дневники Александра Афанасьевича. Ей попросту было страшно узнать о
нем нечто неприглядное сверх того, что уже давно знала.
– Нуца, ты что это в облаках витаешь? – спросила
как-то после обеда Эличка.
– Просто скучаю без Тошки.
– Я тоже скучаю без Тошки и без Марго… Тася чудная
девочка, но она еще не такая близкая… Кстати, Нуца, она действительно нашла это
колечко?
– А по-твоему, она его украла? – рассердилась
Нуцико.
– Вах, Боже упаси, Нуца, что ты говоришь!
– Тогда в чем проблема, Элико?
– Может, ей кто-то его подарил? Взрослый какой-нибудь
мужчина? Она что-то похорошела в последнее время, глаза такие мечтательные,
знаешь, скромная провинциальная девочка, ей легко задурить голову…
– Элико, скажи, ты почему во всем видишь какие-то
истории, в основном любовные? Сериалов насмотрелась? Да я вместе с Тасей шла по
лесу, она увидела колечко, оно такое грязное было, видно, давно валялось… Одним
словом, глупости это все! А что касается взрослого кавалера, то это тоже не
катастрофа…
– Это всегда катастрофа! Вай мэ, Нуцико, что ты
говоришь!
– Ай, ладно, – махнула рукой Нуцико, – хочешь
во всем видеть катастрофу, на здоровье! Я пошла курить.
Нуцико пребывала в смятении с того момента, как Марго
затолкала под ее кровать картонный ящик с дневниками. Я должна это сделать, я
обещала Марго, просто смешно… но мне жутко, нет, я не буду это читать. Марго
приедет, я скажу – не могу… А ведь это такой пустяк, такая ерундовая просьба… А
я… старая дура… Чего я боюсь? Узнать, что он был далек от совершенства? Как
будто я этого и так не знаю… Нет, я должна хотя бы попытаться. Взять в руки
хоть одну, первую попавшуюся тетрадку, раскрыть ее просто наугад… Да, Саша был
легкомысленный человек, но он еще и великий композитор, попавший в тиски
жестокой и несуразной власти, вот и жил как мог… И если я это заранее знаю, то
чего боюсь? Что в этих дневниках он пишет о том, что убивал и насиловал
младенцев? Глупости. Просто я боюсь прочитать что-то неприятное о себе… Я
уверена, что он много неприятного писал обо мне, у нас были такие трудные
отношения…
Нуцико потушила сигарету, бросила окурок в маленькую
металлическую урну, стоявшую возле лавки, и пошла к себе. Заперла дверь, чего
практически никогда не делала, и вытащила из-под кровати ящик.
Первая тетрадка была датирована пятьдесят девятым годом.
«Странно, казалось бы, я абсолютно русский человек, но
алкоголь не приносит облегчения… Сколько раз я пытался, подобно многим
коллегам, топить свои беды в алкоголе, но нет ни забвения, ни облегчения,
наоборот, все только обостряется… Грузинское винное питие приносит радость, но
лишь на считанные минуты… И к тому же когда рядом Н. Впрочем, рядом с ней и
вина не надо, достаточно услышать ее голос, увидеть ее насмешливую улыбку – и я
готов забыть обо всем. Удивительно, она самая некрасивая из сестер… Буря
чувств! Я знаю, это великий грех, но что же делать… И так чудовищно редко
удается остаться наедине, не скрывать своих чувств… Впрочем, она их скрывает
почти всегда, даже когда мы вдвоем. Поспешишь – людей насмешишь, как это верно…
Я поспешил… Если бы тогда, когда я впервые увидел ее, совсем юную, я не был бы
уже женат на Этери и не родился бы Левка… Никогда не забуду, как она вдруг
возникла на пороге – тоненькая, высокая, в пышной шуршащей юбке, совсем не
похожая на красавиц-сестер… У меня тогда сразу заболело сердце… Я понял – вот
моя женщина… А она как будто почувствовала что-то, отвернулась и стала
рассказывать о том, что творится в Ленинградском университете, как оттуда
выгоняют евреев-преподавателей… Говорила, ничего не боясь, хотя видела меня
впервые в жизни…»
Нуцико выронила тетрадь. Не могу! Да и не хочу! С ума он,
что ли, сошел так откровенно писать… А если кто-то это прочтет? Столько
десятилетий хранить тайну, чтобы любой взявший в руки тетрадь все понял? А если
Этери прочла это? Может, потому и ушла так рано? Какой ужас, какой неизбывный
кошмар и какое преступное легкомыслие! Легкомыслие на грани злодейства, того
самого, которое якобы несовместно с гением… Как можно было не уничтожить эти
дневники? Он распорядился всем своим имуществом, а дневники… Или ему хотелось,
чтобы потомки оценили его донжуанские подвиги? Он не подумал, каково это будет
читать Марго, Тошке, мне, наконец? Что станут обо мне думать и говорить?
Чудовищно… Конечно, это эгоцентризм творца, но разве творец не должен быть
элементарно порядочным человеком? А ведь принадлежит к тому поколению, мужчины
которого еще не хвастались в открытую своими женщинами или по крайней мере не
называли их имен. Сейчас это даже не считается непорядочностью… Но Саша… Дворянин…
Воображаю, сколько там еще подобных записей, и, может быть, куда более
откровенных… Нуцико наугад вытащила другую тетрадь и сразу увидела: «Сцена была
безобразная… Я повел себя не лучшим образом, наверное, надо было как-то иначе
действовать, но у меня потемнело в глазах… Моя маленькая девочка, моя обожаемая
Марго спит в объятиях мужика… Чудовищно! Мне кровь бросилась в голову, я себя
не помнил от ярости… Выволок парня из постели, грязно ругался, орал… Парень
тоже орал и ругался, в какой-то момент пихнул меня в кресло, я хотел опять
броситься на него, но обессилел… Он потребовал, чтобы Марго сию минуту ушла с
ним, но она, похоже, просто постеснялась встать при мне, на них, кажется, даже
простыни не было, она сжалась в комочек, прикрылась руками… А этот наглец даже
не отвернулся, натягивая штаны… Должен заметить, что у парня оказались
выдающиеся мужские достоинства, даже завидно…»
