Каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть.
Первое послание к коринфянам, 3:13
С любовью — Барбаре Буш
Эй, ДОК,
Тик-ток.
Пламя, пила и кости.
Дома одна?
Вот тебе на!
Или ждешь ФИБА в гости?
Помнишь темный свет,
Страх и поезд, нет?
Поездпоездпоезд.
ГНКГ ждет фото.
Приходи навести.
Третий этаж мой.
Ты мне, я тебе.
Люси еще с тобой?
На ТВ Люси-Бу.
Садись на мою трубу.
Потанцуем, попоем,
А потом крылом махнем.
Шшшшшшш,
Слышишь, ДОК,
Тик-ток,
Тик-так.
Подожди, увидишь, так?
Кэрри
Фазаний Двор
Женское отделение «Кирби»
Остров Уорд, Нью-Йорк
Глава 1
Бентон Уэсли снимал кроссовки у меня на кухне, когда я прибежала к нему, дрожа от страха, ненависти и напомнившего о себе ужаса прошлого. Письмо Кэрри Гризен оказалось в стопке писем и прочих бумаг, где и пролежало до того момента, когда я решила спокойно выпить чаю с корицей в тиши своего дома. Было воскресенье, восьмое июня, и часы показывали тридцать две минуты шестого.
— Полагаю, она прислала это в твой офис, — сказал Бентон, стягивая белые найковские носки.
Похоже, случившееся нисколько его не взволновало.
— Роуз не читает письма, если они помечены «лично» или «конфиденциально», — заметила я, хотя в таком напоминании и не было необходимости — он прекрасно об этом знал.
— А может быть, и зря. У тебя здесь, как выясняется, куча поклонников.
Лишенные сочувствия слова резали, словно бумага.
Бентон сидел, опустив на пол бледные босые ноги, упершись локтями в колени и опустив голову. По плечам и рукам с хорошо развитой для мужчины его возраста мускулатурой стекали капельки пота, и мой взгляд соскользнул с колен и бедер на голени с полоской от резинки носков. Проведя ладонью по влажным серебристым волосам, он откинулся на спинку стула, вытер лицо и шею полотенцем и пробормотал:
— Господи, я слишком стар для всей этой ерунды.
Он глубоко вздохнул и с нарастающей злостью выдохнул. Потом взял лежавшие на столе часы «Брейтлинг-аэроспейс» в корпусе из нержавеющей стали — мой подарок на Рождество — и защелкнул их на запястье.
— Черт бы побрал их всех! Ну что за люди — хуже рака. Дай взглянуть.
Письмо было написано от руки нарочито неуклюжими красными печатными буквами, а вверху листа красовался хохолок какой-то птички. Нацарапанное под ним загадочное латинское слово ergo, или следовательно, не говорило мне в данном контексте совершенно ничего. Взявшись за уголки, я развернула лист простой белой печатной бумаги и положила на старинный французский столик. Бентон даже не прикоснулся к письму, хотя оно в скором времени могло стать вещественной уликой, но я видела, с каким вниманием его взгляд сканирует каждое слово странного послания Кэрри Гризен.
— Судя по почтовому штемпелю, отправлено из Нью-Йорка, а там много писали о ее процессе, — сказала я, продолжая рационализировать и отыскивать причины, которые позволяли бы надеяться, что письмо написано не ею. — Одна сенсационная статейка появилась всего лишь две недели назад. Так что именем Кэрри Гризен мог воспользоваться кто угодно. А что касается моего адреса, то он и вовсе не является какой-то закрытой информацией. Весьма вероятно, что письмо написано совсем и не Кэрри Гризен. Наверное, какой-нибудь сумасшедший.
— Весьма вероятно, что оно от нее, — продолжая читать, бросил Бентон.
— По-твоему, письма пациентов психиатрической больницы никто не просматривает? — попробовала возразить я, чувствуя, как сгущается страх, обволакивающий мое сердце.
— "Сент-Элизабет", «Бельвью», «Мидхадсон», «Кирби». — Он и головы не поднял. — Кэрри Гризен, Джон Хинкли-младший, Марк Дэвид Чепмен
[1]
— все они пациенты, а не заключенные. Люди, находящиеся в исправительных заведениях и психиатрических центрах, пользуются такими же, как мы, гражданскими правами. Они создают доски объявлений для педофилов и продают информацию серийным убийцам. Ну и, конечно, пишут язвительные письма главным судмедэкспертам.
Теперь в голосе Уэсли чувствовалась злость, в словах — четкость, даже резкость. В глазах, когда он поднял голову и посмотрел на меня, горела ненависть.
— Кэрри Гризен смеется над тобой, док. Над ФБР. Надо мной.
— Над фибом, — пробормотала я.
Наверное, в других обстоятельствах это показалось бы мне смешным.
Уэсли поднялся и накинул полотенце на плечи.
— Ладно, предположим, письмо написала она, — снова начала я.
— Она.
У него не было на этот счет никаких сомнений.
— Пусть так. Но тогда в письме не только насмешка.
— Конечно. Ее цель — напомнить нам о том, что они с Люси были любовницами. Широкая публика этого еще не знает. Пока не знает. Вывод ясен: Кэрри Гризен намерена и дальше ломать чужие жизни.
Кэрри Гризен. Я не могла слышать это имя. Меня бесило, что она пробралась в мой дом и была сейчас здесь. Казалось, Кэрри сидит вместе с нами за дубовым столиком и отравляет воздух уже одним своим мерзким, зловещим присутствием. Представляя себе ее снисходительную улыбочку и горящие глаза, я думала о том, как она выглядит сейчас, после пяти лет за решеткой и общения с безумцами, на счету которых самые отвратительные преступления. Кэрри не была сумасшедшей. Никогда. Она была психопатом, человеком с раздвоенным сознанием, воплощением жестокости и не знала, что такое совесть.
Я посмотрела в окно на раскачивающиеся под ветром японские клены и недостроенную каменную стену, которая, как ни тщилась, не могла укрыть меня от соседей. Внезапно зазвонил телефон, и я неохотно сняла трубку:
— Доктор Скарпетта.
Звонок отвлек Бентона лишь на мгновение — в следующее его взгляд снова вернулся к покрытой красными буквами странице.
— Привет, — послышался из трубки знакомый голос Питера Марино.
