Я записала.
— Можно было бы найти квартиру и получше, но ей там нравилось. Наверное, из-за близости к пляжу.
— Как насчет украшений? Вы не помните, Клер носила что-нибудь необычное?
Спаркс задумался.
— Не припоминаю.
— Может быть, браслет?
— Вроде бы нет.
— Брелок для ключей?
Он покачал головой.
— Тогда кольцо?
— Да, иногда она надевала что-то броское, но недорогое. Чаще всего из серебра.
— А платиновое?
Спаркс заколебался, явно застигнутый врасплох моим вопросом.
— Платиновое?
— Да. И довольно большого размера.
Он посмотрел на свои руки.
— Вообще-то оно могло подойти и вам.
Спаркс откинулся на спинку стула и уставился взглядом в потолок.
— Боже! Она все-таки взяла ее. У меня есть простенькая платиновая печатка, которую я надевал, когда мы были вместе. Клер шутила, что я женат на самом себе.
— Она забрала печатку из вашей спальни?
— Из кожаной шкатулки. Да, похоже, что так.
— А что-нибудь еще пропало? Или вы пока не знаете?
— Не удалось обнаружить один автомат из моей коллекции. Все остальное оружие нашли. Конечно, оно уже ни на что не годно.
Гость мрачнел у меня на глазах.
— Что за автомат?
— "Калико".
— Надеюсь, он не оказался где-то на улице.
Мне приходилось видеть «калико» — очень похожий на «узи» автомат с большим цилиндром сверху. В минуту такой делает сто выстрелов.
— Вам нужно сообщить в полицию и АТО.
— Кое-что я уже сообщил.
— Не кое-что, Кеннет. Все.
— Понимаю, — со вздохом сказал он. — Так и сделаю. Но, доктор Скарпетта, мне нужно знать, Клер там или нет. Поймите, что сейчас я не могу думать ни о чем другом. Признаюсь, я уже звонил ей на квартиру. Ее не видели более недели. В последний раз Клер ночевала там в пятницу, другими словами, за сутки до пожара. Молодая женщина, с которой я разговаривал, сказала, что Клер показалась ей огорченной чем-то. Но она не упоминала о том, что собирается куда-то уехать.
— Вижу, вы пытаетесь провести собственное расследование.
— А разве вы на моем месте вели бы себя по-другому?
— Наверное, нет.
Наши взгляды встретились, и меня поразила застывшая в его глазах боль. На лбу выступили капельки пота, а голос звучал так, словно у него пересохло во рту.
— Давайте вернемся к фотографиям, — сказала я. — Зачем Клер фотографировалась? Кому она позировала? Вы знаете?
— Кому-то из местных, но, боюсь, имени я не помню, — глядя мимо меня, ответил Спаркс. — Клер упоминала что-то вроде Торговой палаты, кто-то хотел рекламировать пляж.
— А почему она отдала все эти фотографии вам? — спросила я, снова перебирая глянцевые снимки. — Просто потому, что вы ей нравились? Или хотела произвести впечатление?
Он невесело усмехнулся:
— Если бы только поэтому. Клер знает, что я пользуюсь влиянием, знаком с людьми из киноиндустрии и так далее. Пожалуйста, оставьте эти фотографии себе.
— То есть она хотела, чтобы вы помогли ей с карьерой, — сказала я, глядя на него.
— Конечно.
— А вы?
— Доктор Скарпетта, я давно взял за правило проявлять особую осторожность в отношении тех, кому помогаю. Не думаю, что было бы правильно, если бы я раздавал знакомым фотографии своей красивой молодой белой любовницы в расчете таким образом посодействовать ее карьере. Предпочитаю не смешивать частные отношения с бизнесом.
Его негодование показалось мне искренним.
— Я не из тех, кто повсюду трубит о своей личной жизни. Никогда этим не занимался. И советую вам не верить всему, что обо мне пишут.
— Я и не верю. И мне понятно, о чем вы говорите. Скажу откровенно, меня не интересует ваша личная жизнь. Мне бы хотелось знать другое: почему вы принесли снимки мне, а не передали их в АТО или в полицию округа?
Прежде чем ответить, Спаркс пристально посмотрел на меня.
— Прежде всего потому, что идентификацией занимаетесь вы, а не полиция. Но не только. Я доверяю вам, и это самый важный элемент уравнения. При всех наших разногласиях вы не станете ни выдвигать ложные обвинения, ни проталкивать свое мнение.
— Понятно.
С каждой секундой разговора я чувствовала себя все более неловко и понимала, что, если гость не уйдет сам в ближайшие минуты, мне придется попросить его об этом.
— Видите ли, для многих было бы удобнее обвинить во всем меня. Есть немало людей, которые годами охотятся за мной и были бы счастливы увидеть меня за решеткой или, еще лучше, мертвым.
— Никто из тех, с кем я работаю, не питает к вам никакой враждебности.
— Я не опасаюсь ни вас, ни Марино, ни АТО, — быстро отреагировал Спаркс. — Речь идет о людях, облеченных политической властью, тех белых расистах, которые давно уже действуют заодно с известными вам личностями. Можете мне поверить, я знаю, что говорю. — Он отвернулся. — Расклад не в мою пользу. Если кто-нибудь докопается до сути того, что здесь произошло, мои дни сочтены. Вне всяких сомнений. Тот, кто смог сжечь ни в чем не повинных животных, способен на все. — Губы у него задрожали, в глазах блеснули слезы. — Сжечь заживо! Каким же надо быть чудовищем!
— Страшным чудовищем, — сказала я. — И таких сейчас в мире, похоже, очень много. Расскажете о жеребенке? Том, которого я видела возле пепелища. Это ведь один из ваших?
— Да. Песня Ветра. — Спаркс вытер салфеткой глаза. — Прекрасный мальчик. Родился у меня на ферме, и родители очень хорошие скаковые лошади. Они погибли при пожаре. — У него перехватило дыхание. — Понятия не имею, как ему удалось выбраться из конюшни. Это просто чудо.
— Может быть, Клер, если там была Клер, выпустила его из конюшни, а потом не смогла вернуть на место, — предположила я. — Она видела жеребенка в свои прошлые визиты на ферму?
Спаркс глубоко вздохнул и потер глаза.
— Нет, думаю, он тогда еще не родился. Да, верно, мы только ожидали его.
— Но она могла как-то догадаться?
— Могла.
— Где сейчас ваш любимец?
— К счастью, его поймали и переправили на Совиную ферму. Там о нем позаботятся.
Спарксу было тяжело говорить о лошадях, и я верила, что он не притворяется. Будучи публичной фигурой, Спаркс так и не научился играть на публику. Вероятно, не желая демонстрировать свою эмоциональную уязвимость перед посторонним в общем-то человеком, он отодвинул стул и поднялся из-за стола.
