– Ладно, – ворчит Марино, не выдержав долгой паузы. – Чем заняться? Ты только объясни, что еще мне надо сделать, кроме как отправиться в сумасшедший дом. И именно сейчас, когда я и сам чувствую себя идиотом.
– Что тебе нужно, так это преодолеть собственный страх. Ты боишься полиции, боишься, что миссис Полссон уже побывала там. Успокойся. Она туда не обращалась. И не обратится. Забудь об этом, и страх пройдет.
– Дело не в страхе, а в глупости.
– Хорошо. Значит, завтра ты позвонишь детективу Браунингу или кому-то еще. Все, я ухожу. – Она поднимается с кресла и отодвигает его к окну. – Встречаемся в фойе в восемь.
Глава 34
В постели Кей выпивает бокал вина. Вино не очень хорошее, каберне, после которого во рту остается резкое послевкусие, но она выпивает его все до последней капельки и сидит одна в номере отеля, В Аспене на два часа раньше, так что Бентон, может быть, отправился пообедать или на какую-нибудь встречу. Он занят делом. Делом, которое держит в тайне от нее и которое не желает обсуждать.
Скарпетта поправляет подушки за спиной, подтягивается повыше и ставит пустой бокал на прикроватную тумбочку, рядом с телефоном. Смотрит на телефон, потом на телевизор. Включить? Решив, что включать не стоит, снова смотрит на телефон и снимает трубку. Набирает номер сотового, потому что Бентон сказал не звонить на домашний. И не просто сказал, но и предупредил. Выразился вполне ясно, «Не звони мне на домашний, – сказал он. – Я все равно отвечать не стану».
Кей это показалось неразумным, и она спросила – как же давно это было! – почему он не хочет разговаривать по домашнему телефону.
«Не хочу отвлекаться, – ответил Бентон, – Я не буду говорить по наземной линии. В случае необходимости звони на сотовый. И пожалуйста, не принимай это на свой счет. Просто так нужно. Ты же знаешь, как бывает».
Бентон берет трубку после второго гудка.
– Что делаешь? – спрашивает Кей, глядя на пустой экран телевизора, который стоит напротив кровати.
– Привет, – говорит он немного рассеянно. – Я в кабинете.
Она представляет спальню на третьем этаже, которую Бентон переоборудовал в кабинет. Представляет его за столом, перед монитором компьютера, на котором открыт какой-то документ. Бентон работает, он дома, и Кей становится легче.
– Тяжелый был день. А что у тебя?
– Расскажи, что происходит.
Скарпетта начинает рассказывать про доктора Маркуса, но коротко, не вдаваясь в детали. Потом переходит на Марино и останавливается. Голова работает плохо, да и откровенничать почему-то не хочется. Она скучает по нему и немного злится, поэтому и не хочет чем-то делиться.
– Лучше ты расскажи, что у тебя. Ходишь на лыжах? Катаешься на коньках?
– Нет.
– Снег идет?
– В данный момент – да. А ты где?
– Где я? – Кей не может справиться с раздражением. Не важно, что он сказал. Не важно, что она знает. Ей плохо, ей больно, и она готова зацепиться за любую мелочь. – Ты имеешь в виду вообще? Не можешь вспомнить, где я нахожусь? Я в Ричмонде.
– Конечно. Я не это имел в виду.
– Ты не один? Там кто-то есть? У тебя встреча с кем-то?
– Приблизительно так.
Бентон не может разговаривать, и Кей уже жалеет, что позвонила, потому что знает, каким он бывает в такие моменты. Может быть, он опасается, что за ним наблюдают, а телефон прослушивается. Не нужно было звонить. Может быть, он просто занят. Нет, пусть лучше осторожничает, чем занят. А звонить все-таки не следовало.
– Ладно. Извини, что позвонила. Мы неразговаривали два дня. Но я понимаю, что у тебя дела, а я просто устала.
– Ты позвонила, потому что устала?
Бентон дразнит ее, но даже это мягкое подтрунивание действует на Кей раздражающе. «Только пусть не думает, что я позвонила из-за того, что устала», – думает она и улыбается, прижимая трубку к уху.
– Ты же знаешь, какая я бываю, когда устаю. Не могу себя контролировать. – Кей слышит какой-то шум, кажется, женский голос. – У тебя кто-то есть?
Долгая пауза. Снова приглушенный голос. Может быть, радио или телевизор? Все смолкает.
– Бентон? – говорит она. – Ты меня слышишь? Бентон? Черт! – Она кладет трубку.
Глава 35
Парковочная стоянка возле «Голливуд Плаза» заполнена до отказа. Эдгар Аллан Поуг осторожно пробирается между машин, прижимая к груди пакеты и посматривая по сторонам – не наблюдает ли кто. Никто не наблюдает. А если бы кто и наблюдал, это все равно ничего не значило. Его никто не вспомнит, о нем никто не подумает. Так было всегда. К тому же он не делает ничего противозаконного. Можно сказать, оказывает услугу миру. Эдгар Аллан Поуг проскальзывает под установленными по периметру площадки фонарями, стараясь по возможности держаться в тени и идти быстро, но не слишком. Его белый автомобиль ничем не отличается от еще примерно двадцати тысяч белых автомобилей в южной Флориде и стоит в дальнем углу парковки, между двумя другими белыми машинами. Правда, одной из них, «линкольна», уже нет, но судьба распорядилась так, что ее место заняла тоже белая, только на этот раз «крайслер». В такие вот почти мистические мгновения Поуг ощущает, что за ним присматривают, его направляют. Глаз. Его ведет глаз, высшая сила, бог всех богов, тот, что восседает на вершине горы Олимп, самый главный из богов, всемогущий и всесильный. Не какая-нибудь кинозвезда или выскочка, возомнившая себя пупом земли. Вроде нее. Вроде Большой Рыбы.
Поуг достает из кармана брелок, открывает багажник и достает еще один пакет. Потом долго сидит в машине, в приятном теплом сумраке, и размышляет о том, сможет ли справиться с заданием в такой темноте. Свет фонарей едва дотягивается до того места, где стоит его белая машина, и он ждет, пока глаза привыкнут к мраку. Потом поворачивает ключ, чтобы послушать радио, и нажимает кнопку, чтобы максимально опустить спинку кресла. Для работы потребуется много места. Сердце начинает трепыхаться. Он открывает пакет и достает пару резиновых перчаток, коробку гранулированного сахара, бутылку содовой, трубку алюминиевой фольги, клейкую ленту, несколько больших маркеров и пачку жевательной резинки. Во рту – запах недокуренных сигар. Запах держится с тех пор, как он вышел из квартиры в шесть вечера. Сейчас курить нельзя. Конечно, свежий сигарный дым быстро избавил бы его от этой вони во рту, но курить сейчас нельзя. Он срывает обертку с пакетика жевательной резинки, скатывает полоску в тугую трубочку и кладет в рот. Добавляет к первой еще две, поступив сними так же. Слюнные железы как будто взрываются, и в челюсти словно впиваются иголки. Только тогда он начинает жевать.
Эдгар Аллан Поуг сидит в темноте и жует. Устав от рэпа, он переключается с канала на канал и останавливается на том, что называется теперь «эдалт-роком». Потом открывает бардачок и вытаскивает пакет. Завитки черных волос прижались к прозрачному пластику, как будто там настоящий человеческий скальп. Бережно вытащив парик, Поуг разглаживает волосы, одновременно проверяя разложенные на соседнем сиденье алхимические ингредиенты.
