— Следовательно, что-то стало причиной срыва. Это ее первая госпитализация по психиатрическим основаниям? Я наводил справки. Она против медикаментов и полагает, что со всеми мировыми проблемами можно справиться, если следовать ее советам. Тому, что она называет инструментами.
— Особа, о которой мы говорим, прежде госпитализации не подвергалась. Ты задаешь важные вопросы. Не «Где она?», но «Почему?». Я не могу ответить, где она. Я могу сказать, где та самая важная персона.
— И что же случилось с твоей важной персоной? Что ее так травмировало?
— Наша пациентка получила электронное письмо от сумасшедшего. По странному совпадению, от того же сумасшедшего, о котором рассказывала мне прошлой осенью доктор Селф.
— Мне необходимо поговорить с ней.
— Поговорить с кем?
— Хорошо. Мы можем обсудить проблемы доктора Селф?
— Тогда мы перейдем с важной особы на доктора Селф.
— Расскажи об этом сумасшедшем.
— Как я уже говорил, это некто, несколько раз приходивший в мой офис здесь.
— Я не спрашиваю у тебя имя пациента.
— Хорошо, потому что я его не знаю. Платил наличными. И лгал.
— Никаких предположений насчет настоящего имени?
— В отличие от тебя я не навожу о пациентах справок и не требую от них документов, удостоверяющих личность, — говорит доктор Марони.
— Тогда каким вымышленным именем он назвался?
— Не могу сказать.
— Почему доктор Селф сообщила тебе об этом человеке? И когда?
— В начале октября. Сказала, что получает от него электронные письма, и сочла за лучшее перенаправить его по другому адресу.
— В таком случае она несет по крайней мере частичную ответственность, поскольку сама признала, что справиться с ситуацией собственными силами не могла.
— Вот здесь ты, возможно, кое-чего не понимаешь. Селф и в голову не может прийти, что она не способна самостоятельно с чем-либо справиться. Просто ей было недосуг им заниматься, и она потешила свое маниакальное самолюбие тем, что направила его к психиатру, отмеченному Нобелевской премией и работающему в медицинской школе Гарвардского университета. Исключительно ради того, чтобы доставить мне неудобство. Так что у нее свои причины. Рассчитывает, что я с ним не справлюсь. Лечению он не поддается.
Доктор Марони внимательно рассматривает вино, словно ищет в нем ответ.
— Скажи мне вот что, — говорит капитан Пома. — Если он не поддается лечению, то разве это не довод в мою пользу? Мы имеем дело с ненормальным, который, возможно, опасен для общества. Он посылает ей электронные письма. Возможно, послал и то письмо, о котором она рассказала тебе, когда поступила в Маклин.
— Ты имеешь в виду нашу важную особу? Я не говорил, что доктор Селф в Маклине. Но если бы она находилась там, тебе, несомненно, следовало бы выяснить почему. На мой взгляд, важно именно это. Я повторяюсь, как заезженная пластинка.
— Скорее всего письмо так напугало нашу особу, что она почла за лучшее спрятаться в твоем госпитале. Мы должны найти его и по крайней мере удостовериться, что он не убийца.
— Я не представляю, как это сделать. И не могу сказать, кто он такой. Только то, что он американец и служил в Ираке.
— Он объяснил, почему приехал к тебе именно сюда, в Рим? Для обычной консультации путь неблизкий.
— У него посттравматическое расстройство. В Италии, похоже, какие-то связи. Рассказал весьма обеспокоившую меня историю о женщине, с которой провел один день прошлым летом. Помнишь, возле Бари нашли тело?
— Канадская туристка? Черт!
— Она самая. Только ее не сразу опознали.
— Раздета. Тело сильно изуродовано.
— Но, судя по тому, что ты рассказал, не так, как Дрю Мартин. Глаза были на месте.
— Ее тоже сильно порезали.
— Верно. Поначалу предполагали, что она проститутка, что попала под машину или ее выбросили из машины, и раны объясняются этим обстоятельством. Вскрытие пришло к иным выводам. И проведено было весьма компетентно, хотя и в довольно убогих условиях. Ты не хуже меня знаешь, как это делается в провинции, где постоянно не хватает денег.
— Тем более никто не церемонится с проститутками, — кивает капитан. — Вскрытие делали на кладбище. Если бы не своевременное сообщение о пропавшей канадской туристке, ее бы просто похоронили как неустановленное лицо.
— Было установлено, что плоть вырезали ножом или пилой.
— И ты отказываешься рассказать о пациенте, который расплатился наличными да еще солгал насчет имени? — В голосе капитана протестующие нотки. — Мог бы по крайней мере показать свои записи.
— Невозможно. У тебя нет доказательств.
— А если он убийца?
— Будь у меня больше улик, я бы рассказал. Но сейчас есть только его не вполне ясные истории и некое тревожное чувство, появившееся после того, как со мной связались по поводу убитой проститутки, оказавшейся в результате пропавшей канадкой.
— С тобой связались? Это что-то новенькое. Почему? Хотели узнать твое мнение?
— Расследование вела государственная полиция. Не карабинеры. Я ведь многим даю бесплатные советы. В общем, тот пациент больше не пришел, и сказать, где он сейчас, я не могу.
— Не можешь или не хочешь?
— Не могу.
— Неужели ты не понимаешь, насколько велика вероятность того, что он и есть убийца Дрю Мартин? Доктор Селф упомянула тебе о нем, а потом она прячется вдруг в твоем госпитале из-за письма, присланного каким-то сумасшедшим.
— Ну вот, ты снова вынуждаешь меня повторить уже неоднократно сказанное. Я не говорил, что доктор Селф находится в моем заведении. Важно не столько выбранное в качестве убежища место, сколько мотивация этого поступка.
— Поковырять бы лопатой у тебя в башке. Даже не представляю, что там можно найти.
— Ризотто и вино.
— Если тебе известны детали, которые могут помочь в расследовании, то согласиться с твоей секретностью я не могу, — говорит капитан и умолкает, потому что к ним снова идет официант.
Доктор Марони просит еще раз показать меню, хотя уже перепробовал все, поскольку обедает здесь часто. Капитану меню не нужно, и он рекомендует средиземноморского лангуста, салат и итальянский сыр. Одна из чаек возвращается. Смотрит через окно, ерошит перья. За окном — огни города. Золотой купол собора Святого Петра похож на корону.
— Отто, если я, не имея на руках веских оснований, нарушу правила конфиденциальности и ошибусь, моей карьере конец, — говорит наконец доктор Марони. — У меня нет законной причины сообщать полиции сведения, касающиеся моего пациента. Такой поступок был бы проявлением крайней неосторожности.
