Роза понимает, что в одиночку ей диван не передвинуть, что лучше не напрягаться, но раздражение и нетерпение подгоняют. Еще не так давно она справилась бы со столь мелкой задачей, но теперь силы не те, и ее пугает возможная неудача. Откашлявшись, она устало опускается на диван и вызывает воспоминания о прошлом вечере, как они сидели здесь, держась за руки, разговаривали… Чувства, ушедшие, казалось, безвозвратно, оживают, а мысли снова и снова скатываются к одному: сколько еще это продлится? Мысли не прогонишь, а продлится это недолго, и Роза чувствует в себе печаль, столь глубокую и темную, что разглядеть в ней что-то не стоит и пытаться.
Звонит телефон. Люси.
— Как все прошло? — спрашивает Роза.
— Привет от Нейта.
— Меня больше интересует, что он сказал тебе.
— Ничего нового.
— Уже хорошие новости. — Роза подвигается к кухонной стойке и протягивает руку за пультом. Переводит дыхание. — Жду Марино. Думала, придет, поможет передвинуть диван, но, как обычно…
Пауза. Потом Люси говорит:
— Я потому, помимо прочего, и звоню. Собиралась заглянуть к тете Кей, рассказать о встрече с Нейтом. Она не знает, что я туда летала. Я всегда сообщаю ей потом, чтобы не волновать лишний раз. Так вот, мотоцикл Марино стоит возле ее дома.
— Она тебя ждала?
— Нет.
— Во сколько это было?
— Около восьми.
— Невозможно. В восемь Марино еще в коме. По крайней мере в последние дни.
— Я зашла в «Старбакс», потом вернулась к ней около девяти. И угадай что? Увидела его подружку. Та как раз проезжала на своем «БМВ».
— Ты точно ее узнала?
— Хочешь, скажу, какой у нее номер? Дату рождения? А сколько у нее на счету? Кстати, немного. Похоже, денежки она спустила. И не те, что получила от богатого папеньки. Он-то как раз ничего ей и не оставил. Поступлений на удивление много, но деньги на счету долго не задерживаются.
— Плохо. А она тебя видела? Когда ты возвращалась из «Старбакса»?
— Я была на «феррари». Если только эта тупая кошелка еще не ослепла… Извини.
— Не извиняйся. Кошелка и есть, точнее не скажешь. Марино только таких и находит.
— Что-то мне твой голос не нравится. Послушай, я могу заехать чуть попозже. Передвину твой диван, ладно?
— Я буду дома. — Роза кашляет и кладет трубку.
Она включает телевизор. Показывают теннис, и мячик как раз взбивает красную пыль у самой линии. Подача у Дрю Мартин такая мощная, что ее противница даже не пытается принять. Си-эн-эн повторяет финал прошлогоднего открытого чемпионата Франции, в нижней части экрана ползут строчки, напоминающие о жизни и смерти Дрю. Снова и снова. Картинка меняется. Рим. Древний город, и небольшой строительный участок, отгороженный желтой лентой и кордоном полицейских. Пульсирующие огни «скорой».
— Что еще известно к этому времени? Есть ли у новости у следствия?
— Официальные лица в Риме очень сдержанны в комментариях. Похоже, ниточек у полиции нет, как нет и подозреваемых, так что это ужасное преступление по-прежнему скрыто завесой тайны. Здесь задают один и тот же вопрос: почему? Как видите, к месту, где было обнаружено тело Дрю Мартин, приходят люди, приносят цветы.
Новые картинки. Роза старается не смотреть. Она видела все это много раз, но что-то заставляет ее не переключаться на другой канал.
Дрю бьет слева.
Дрю выходит к сетке и вгоняет мяч в корт с такой силой, что он улетает на трибуны. Толпа вскакивает. Фанаты неистовствуют.
А вот Дрю на шоу доктора Селф. Говорит быстро, мысли перескакивают с темы на тему. Она взволнована и счастлива — только что выиграла открытый чемпионат США. Ее называют Тайгером Вудсом от тенниса. Интервью ведет доктор Селф, и вопросы, которые она задает, задавать бы не следовало.
— Вы девственница, Дрю?
Смеется, краснеет, закрывает лицо руками.
— Ну же, смелее. — Доктор Селф улыбается, вся такая уверенная в себе, такая самодовольная. — Вот об этом я и говорю. Стыд. Почему мы всегда стыдимся, когда говорим о сексе?
— Девственности я лишилась в десять лет, — говорит Дрю. — Подарила ее велосипеду моего брата.
Зрители сходят с ума от восторга.
— Дрю Мартин погибла в шестнадцать лет, — сообщает диктор.
Розе все же удается протащить диван через гостиную и придвинуть к стене. Она садится и плачет. Потом встает, ходит по комнате и плачет. Смерть пришла не к той, ошиблась, а человеческая жестокость невыносима. Все так несправедливо. Роза ненавидит несправедливость. В ванной она открывает шкафчик и достает пузырек. В кухне наливает бокал вина. Проглатывает таблетку, запивает ее вином, а чуть погодя, закашливаясь и едва дыша, принимает вторую. Звонит телефон. Она тянется к трубке дрожащей рукой, роняет ее, кое-как подбирает.
— Алло?
— Роза? — Это Скарпетта.
— Не надо бы мне смотреть новости.
— Ты плачешь?
Комната кружится. В глазах двоится.
— Это только простуда.
— Сейчас приеду, — говорит Скарпетта.
Марино откидывается на спинку кресла. Глаза прячутся за темными стеклами очков. Большие руки лежат на коленях.
Он в той же одежде, что и прошлым вечером. В ней он спал, и это заметно. Лицо с багровым оттенком, а несет от него так, будто он уже неделю не принимал душ. И вид Марино, и его аромат вызывают воспоминания столь ужасные, что от них хочется поскорее избавиться. Запястья у Скарпетты покраснели, кожа в тех местах, ни видеть, ни прикасаться к которым он не имеет никакого права, раздражена и зудит. Одеваясь, она выбирала шелк и хлопок, ткани мягкие и легкие; блузка застегнута на все пуговицы, воротник куртки поднят. Все, чтобы спрятать следы. Спрятать унижение. Рядом с ним она чувствует себя голой и беспомощной.
Молчание ужасно. В салоне пахнет чесноком и сыром, и Марино, чтобы немного проветрить, опускает стекло.
— Свет режет глаза, — сообщает он. — Просто убивает зрение.
Она слышала это уже много раз — так он отвечает на незаданный вопрос, почему не смотрит на нее и почему, хотя небо затянуто тучами и грозит дождем, не снимает темные очки. Когда Скарпетта не далее как час назад приготовила кофе и тосты и принесла ему в постель, он застонал жалобно, сел и схватился за голову.
— Где я? — прозвучало абсолютно неубедительно.
— Ты сильно напился вчера. — Она поставила поднос с кофе и тостом на прикроватную тумбочку. — Помнишь?
— Проглочу хоть крошку — вырвет.
— Вчерашнюю ночь помнишь?
Говорит, что помнит только, как приехал на мотоцикле к ее дому, но, судя по выражению физиономии, помнит все. Продолжает жаловаться — как ему плохо, как муторно.
