— Об этом деле. Деле Марка Бишопа, — говорит Бентон. — Например, обсуждал ли Джек с тобой что-то, когда это случилось?
В субботу 30 января шестилетний Марк Бишоп играл на заднем дворе своего дома в Салеме, примерно в часе езды отсюда, когда кто-то всадил ему в голову несколько гвоздей.
— Нет, Джек не говорил со мной об этом.
Во время убийства я находилась в Довере, и этим случаем, что было совершенно нехарактерно для него, занялся Филдинг. Прежде он никогда не работал с детьми, но теперь почему-то поступил вопреки обыкновению, и для меня это стало полной неожиданностью. Раньше он, узнав, что в морг везут ребенка, неизменно старался отвертеться, отлучиться куда-нибудь. Теперь я жалею, что не вернулась тогда домой, не поддалась порыву. Надо было сделать так, как подсказывал внутренний голос, но я не захотела поступать со своим заместителем так, как когда-то поступил со мной Бриггс. Не захотела, чтобы он подумал, будто я ему не доверяю.
— Я внимательно ознакомилась с делом, но с Джеком мы его не обсуждали, хотя я и подчеркнула, что, если возникнет необходимость, буду готова помочь. — Ловлю себя на том, что защищаюсь, а такое положение мне никогда не нравилось. — Строго говоря, Бишопом занимался Филдинг. Меня здесь не было. — Не могу остановиться. Знаю, что мои аргументы слабы, что я как будто пытаюсь оправдаться, и оттого злюсь на себя еще сильнее.
— Другими словами, поделиться деталями Джек не старался, — констатирует Бентон. — И не поделился.
— Не забывай, где я была и что делала.
— Я не говорю, что виновата ты.
— В чем виновата? И что ты имеешь в виду, говоря о «деталях»?
— Я хочу знать, расспрашивала ли ты Джека о деле Бишопа. Может быть, он избегал обсуждать его с тобой.
— Ты же знаешь, каким бывает Филдинг, когда дело касается детей. В тот раз я написала ему, что этим случаем может заняться другой медэксперт, но он взялся за него сам. Я немного удивилась, но этим все и кончилось. Со всеми отчетами я ознакомилась: полицейскими, лабораторными, самого Филдинга.
— Получается, о том, что сейчас происходит, ты ничего не знаешь.
— Получается, как ты даешь понять, что не знаю.
Бентон молчит.
— Не знаю, что происходит в самое последнее время? Ты имеешь в виду признание Донахью? — Я предпринимаю еще одну попытку. — Разумеется, я в курсе всего, что говорилось в новостях. Еще бы, студент Гарварда признался в таком убийстве. Но ты ведь клонишь к тому, что есть некие детали, о которых мне ничего не сказали.
Бентон снова молчит. Представляю, как Филдинг разговаривает с матерью Джонни Донахью. Возможно, он и рассказал ей, где меня можно найти сегодня вечером, и она отправила с письмом своего шофера, который, похоже, так и не понял, что доктор Скарпетта — женщина. Смотрю на черное пальто и в темноте различаю в кармане кремовый краешек конверта.
— Зачем кому-то в твоем офисе разговаривать с матерью человека, признавшегося в преступлении? — Вопрос Бентона звучит скорее как утверждение. Риторически. — Никакой информации о том, что ты уезжаешь из Довера именно сегодня, в прессу не просочилось. Может быть, утечка связана с другим делом? — Он имеет в виду дело парня, умершего в Нортон’с-Вудс. — Может быть, есть какое-то иное, логическое, объяснение ее осведомленности. Никак не связанное с Джеком. Я пытаюсь не замыкаться на одной версии.
По-моему, ничего такого Бентон не пытается. Он уже уверовал, что именно Филдинг рассказал обо мне миссис Донахью. Но почему? Представить не могу. Разве что прав Марино, и мой заместитель хочет, чтобы я лишилась работы.
— Мы оба знаем ответ. — Я слышу уверенность в собственном голосе и понимаю, насколько сама убеждена в виновности Филдинга. — В новостях ничего такого не сообщали. И даже если миссис Донахью каким-то образом проведала о моем возвращении, это никак не объясняет тот факт, что она знает бортовой номер вертолета Люси, время и место прибытия.
Бентон поворачивает к Кембриджу. Снежинки мельчают, но метет сильнее. Ветер налетает порывами, бьется о внедорожник, норовит столкнуть; ночь переменчива и вероломна.
— С другой стороны, шофер принял тебя за меня. Я это поняла по тому, как он обращался к тебе. Он думал, что ты — доктор Скарпетта. А ведь миссис Донахью наверняка известно, что я — не мужчина.
— Трудно сказать, что именно она знает. В деле ее сына медэксперт не ты, а Филдинг. И с формальной точки зрения ты не имеешь к нему никакого отношения. Строго говоря, ты не несешь никакой ответственности.
— Я — главная, а значит, отвечаю за все. По большому счету все дела в Массачусетсе, подлежащие медицинской экспертизе, мои. И ко всем я имею отношение.
— Я имел в виду вовсе не это, но все равно рад, что ты так говоришь.
Разумеется, он имел в виду не это. А что? Лучше не думать. Меня здесь не было. Предполагалось, что я, находясь в Довере, буду одновременно обеспечивать работу ЦСЭ. Может быть, задача с самого начала ставилась нереальная. Может быть, меня подставляли намеренно, рассчитывая на провал.
— С самого начала, когда ЦСЭ только открылся, ты держалась невидимкой. В новостях о тебе ничего не говорили.
— Так и задумывалось, — отвечаю я. — В армии публичность не приветствуется.
— Конечно, так и задумывалось. Я тебя не виню.
— Задумывалось Бриггсом. — Я озвучиваю то, к чему, как подозреваю, и ведет Бентон.
Бриггсу он не доверяет. И никогда не доверял. Я всегда списывала это на ревность. Бриггс — человек влиятельный и опасный, а Бентон утратил свое влияние после ухода из ФБР. К тому же у нас с Бриггсом общее прошлое. Он один из немногих в моей жизни людей, кто вошел в нее до Бентона. Иногда кажется, что я познакомилась с Джоном Бриггсом, едва повзрослев.
— В армии не хотели, чтобы ты давала интервью о Центре или рассказывала публично о Довере до учреждения ЦСЭ и окончания твоей командировки, — продолжает Бентон. — Тебя на какое-то время отодвинули в тень. Вспоминаю, когда ты в последний раз появлялась на Си-эн-эн. Получается, по меньшей мере год назад.
— Предполагалось, что именно сегодня я выйду из тени. И обстоятельства сложились так, что Си-эн-эн отменили. Отменили в третий раз. Ровно столько же откладывалось мое возвращение.
— Да, совпадения. Много совпадений.
Может быть, это Бриггс умышленно скомпрометировал меня. Какой блестящий план — готовить меня к большой, самой большой в моей карьере работе и при этом делать так, чтобы меня забыли. Делать из меня невидимку. Лишить голоса. И в конце концов избавиться от меня. Сама эта мысль шокирует. Нет, все-таки не верю.
— Кто подстроил эти совпадения, вот что тебе нужно знать. И я вовсе не утверждаю, что Бриггс сделал что-то в духе Макиавелли. Бриггс — не весь Пентагон. Он — просто винтик в очень большой машине.
— Я знаю, что тебе не нравится Бриггс.
— Мне не нравится машина. Она везде и повсюду. Это нужно понимать, чтобы не дать ей пережевать тебя и выплюнуть.
