Ниже приведены номера телефонов, по которым со мной можно связаться. Я надеюсь на ваше сострадание и скорый ответ на мое письмо.
С искренним уважением,
Эрика Донахью.
6
Я убираю в конверт плотные листы почтовой бумаги и оборачиваю письмо салфетками из бардачка, чтобы по возможности уберечь его от повреждений в кармашке сумочки. Если я научилась чему-то, так это тому, что утерянного не воротишь. Испачкать или потерять потенциальную улику — то же самое, что разбить древнее сокровище археологической лопаткой.
— Похоже, она не знает, что мы с тобой женаты. — Вдоль дороги трепещут под ветром деревья, кружатся снежные вихри.
— Может быть, и не знает.
— А ее сын?
— Ни тебя, ни свою личную жизнь я с пациентами не обсуждаю.
Пытаюсь сообразить, как могло случиться, что Эрика Донахью не сказала своему шоферу самое главное: человек, которому он должен передать письмо, — невысокая блондинка, а не представительный мужчина с серебристыми волосами.
— Она пользуется печатной машинкой, — продолжаю рассуждать я, — и, скорее всего, печатает сама. Если человек собственноручно надписывает конверт, он вряд ли доверит кому-то напечатать письмо. Если у нее машинка, то в Интернет она, вероятно, не выходит. Почтовая бумага с водяными знаками, перьевая авторучка, курсив — все это указывает на человека очень аккуратного, педантичного, возможно пуриста, со своими устоявшимися порядками и привычками.
— Она — музыкант, — сообщает Бентон. — Пианистка. Исполняет классическую музыку. Не разделяет увлечения хай-теком со стороны остальных членов семьи. Муж — физик-ядерщик. Старший сын — инженер в Лэнгли. Джонни, как она здесь написала, действительно невероятно талантлив. Отличный математик. Но ее письмо не может ему помочь. Лучше бы она его и не писала.
— Ты, кажется, заинтересовался им.
— Не люблю, когда все списывают на таких, как Джонни. Только потому, что он отличается от других и ведет себя не так, как остальные, его уже делают виноватым.
— Нисколько не сомневаюсь, что прокурору в Эссексе такое твое заявление не понравится. — Именно прокурор, как мне представляется, и попросил Бентона провести эвалюацию психологического состояния Джонни Донахью, но Бентон ведет себя не как консультант и определенно не как представитель службы окружного прокурора.
— Вводящие в заблуждение заявления, уклонение от зрительного контакта, ложные признания. Подросток с синдромом Аспергера и его бесконечная изоляция и поиски друзей. Такие люди обычно крайне внушаемы.
— Но зачем кому-то внушать Джонни, чтобы он взял на себя вину за жестокое преступление?
— Все, что требуется в таком случае, — это ненавязчивый намек на нечто подозрительное. Например, указание на странное совпадение: смотри, ты кричал, что поедешь в Салем, а потом там убили мальчика. Или: ты точно поранил руку, когда сунул ее в ящик и укололся о столовый нож, или это случилось как-то иначе, и ты уже не помнишь? Люди видят, что Джонни виноват, а потом и сам Джонни видит, что он виноват. Его подводят сказать именно то, что, как ему кажется, хотят услышать люди, и поверить в то, чему, как ему кажется, они хотят верить. Он не понимает последствий такого поведения. Люди с синдромом Аспергера, особенно тинейджеры, согласно статистике, составляют самую большую группу невиновных, арестованных и осужденных за преступления.
Снежинки вдруг становятся большими, похожими на подхваченные ветром белые лепестки кизила. Бентон легонько придавливает педаль тормоза.
— Может, стоит съехать на обочину. — Дороги не видно, и свет фар теряется в окружающем нас белом вихре.
— Просто какой-то погодный бластер. — Он наклоняется вперед, всматривается в даль, а внедорожник вздрагивает под сердитыми наскоками ветра. — Думаю, самое лучшее — поскорее выбраться отсюда.
— Или остановиться.
— Я вижу, на какой мы полосе. Впереди — никого. — Бентон смотрит в зеркало. — И сзади тоже.
— Надеюсь, ты прав. Я не только о снеге. Здесь все какое-то зловещее, словно нас окружают враждебные силы, словно нас предупреждают о чем-то.
— Напрасно она это сделала. Поступок эмоциональный, и, конечно, миссис Донахью руководствовалась самыми лучшими намерениями, но получилось не очень благоразумно. Пользы от письма не будет. И ты ей лучше не звони.
— Письмо придется показать полиции. Или, по крайней мере, рассказать о нем — пусть сами решают, что с ним делать.
— Она только усугубила ситуацию. — Послушать Бентона — это он все решает. — Не вмешивайся, не звони ей.
— Что такого плохого она сделала? Попыталась повлиять на медэксперта? — спрашиваю я.
— В письме есть несколько некорректных ключевых пунктов. Джонни не читает ужастики и, насколько мне известно, не ходит на такие фильмы. Эта деталь ему не поможет. Далее. Марка Бишопа убили не сразу после полудня, а где-то ближе к четырем. Миссис Донахью, похоже, не вполне понимает значение своих показаний, желая помочь сыну.
Ветер вдруг стихает, и пурга прекращается так же внезапно, как и началась.
Мелкие и колючие, как песок, снежинки кружат над дорогой и собираются в сугробики на обочине.
— Джонни действительно был в «Бисквите» с подругой, как здесь и сказано, — продолжает Бентон, — но, по его словам, не до часа, а до двух. Судя по всему, они бывали там нередко, но какого-то строгого графика не придерживались, то есть не сидели там каждую субботу ровно с десяти до часу.
«Бисквит» находится на Вашингтон-стрит, минутах в пятнадцати от нашего дома в Кембридже. До моей командировки мы с Бентоном ходили по субботам в это небольшое кафе. Там меню было написано мелом на доске и стояли деревянные скамейки. Интересно, пересекались ли мы с Джонни и его подругой?
— Что говорит его подруга? Когда они ушли из кафе?
— Она утверждает, что поднялась из-за стола около часа пополудни и ушла, потому что он вел себя странно и уходить с ней отказался. Согласно данным ею показаниям, Джонни говорил, что собирается поехать в Салем — узнать свою судьбу, и, когда она выходила из кафе, он все еще оставался за столиком.
Значит, Бентон уже познакомился с показаниями, взятыми полицией, или, по крайней мере, знает, что говорил свидетель. Интересно. Его роль не в том, чтобы определять виновность или невиновность, но в том, чтобы решить, говорит ли пациент правду или симулирует и способен ли предстать перед судом.
— Человеку с синдромом Аспергера трудно понять концепцию предсказания по картам или чему-то подобному, — говорит Бентон, и чем больше он говорит, тем больше я запутываюсь.
Бентон ведет себя так, словно он детектив, и мы работаем вместе, но, когда речь заходит о Джеке Филдинге, начинает скрытничать. Это не случайно. Мой муж редко проговаривается, даже если со стороны может показаться, что дело обстоит именно так. Когда Бентон думает, что я должна получить информацию, сообщить которую напрямую невозможно, он устраивает так, чтобы я сама ее вычислила. Если же мой муж решает, что мне лучше ничего не знать, помощи от него ждать не стоит. Вот так мы и живем. Могу сказать одно: скучно с ним не бывает.
