— Я не расстроена.
— У тебя лицо горит. И выглядишь ты расстроенной. Извини, виноват. Но я должен был все это тебе сказать.
— Теперь доволен?
— Сейчас очень важно знать, в какой ситуации ты находишься и какую роль в ней играешь.
Я смотрю на тоненький квадрат размером с сигаретную пачку, поднимаю его к свету и вижу отпечатки пальцев: большой — Филдинга и поменьше — должно быть, мой. Филдинг постоянно качает мышцы, и у него вечно все болит и ноет, особенно когда он грешит анаболиками. О возвращении к прежним привычкам можно догадаться по запаху — пластырь пахнет, как ментоловый леденец от кашля.
— Какое отношение имеют Национальная безопасность и береговая охрана к тому, о чем мы говорили? — Я выдвигаю ящики стола, ищу нуприн, мотрин, пластырь «бенгей», «тигровый бальзам» — все, что подкрепило бы мои подозрения.
— Тело Уолли Джеймисона плавало в бухте неподалеку от их поста. Прямо у них под носом. Полагаю, так и задумывалось, — отвечает, наблюдая за мной, Бентон.
— Или, может быть, потому, что там нет никого ночью. На тот причал можно даже на машине заехать, а таких мест немного. Уж я этот район хорошо знаю. Как, впрочем, и ты. Не удивлюсь, если и те, кто там работает, узнают нас, когда мы надумаем наведаться туда. Может, хоть там побудем вдвоем и поговорим по-человечески, не ругаясь. Хотя мы ведь столько раз бывали там вдвоем… — Я слышу в своем голосе недобрый сарказм.
— Допуск на причал разрешен только по пропускам. Ты можешь сказать, что ты ищешь? Уверен, что это лежит где-то на виду.
— Офис мой. Все это здание — мой офис. И я имею полное право искать здесь все, что только мне заблагорассудится. На виду оно или нет. — Я снова чувствую, как учащается пульс и начинает кружиться голова.
— Причал — место не общественное. И на машине туда никто не заедет. — Бентон по-прежнему наблюдает за мной, но уже с беспокойством. — Не думал, что так тебя расстрою.
— Мы часто там бывали, и никто никаких пропусков не спрашивал. И с автоматом там никто не стоит. Это туристическая зона. — Я не хочу спорить, но спорю.
— Командный пункт береговой охраны — это не туристическая зона. И чтобы попасть на причал, нужно проехать мимо поста со шлагбаумом, — спокойно и рассудительно возражает мне Бентон, поглядывая то на свой айфон, то на меня.
— Я так давно там не бывала. Давай выберемся как-нибудь на несколько деньков. — Я знаю, что веду себя ужасно, и стараюсь исправиться. — Вдвоем. Только ты и я.
— Да. Обязательно. Мы все это устроим.
Я вдруг с поразительной ясностью представляю наш любимый номер в уходящем пальцем в море отеле «Фэйрмонт» на Бэттери-Уорф, по соседству со станцией береговой охраны. Я вижу темно-зеленую воду бухты, слышу, как плещет вода о сваи, как поскрипывают причалы, бьются о мачты снасти. Слышу басовые гудки больших кораблей, как будто они перенеслись сюда, в кабинет Филдинга.
— Мы не будем отвечать по телефону, будем гулять, заказывать еду в номер и смотреть из окна на высокие суда и буксиры. Вот чего мне бы хотелось. А тебе? Тебе тоже? — как будто мягко спрашиваю я, но получается все равно сердито и придирчиво.
— Если хочешь, так и сделаем. В ближайшие выходные, — отвечает Бентон, читая что-то на экране айфона и перелистывая странички большим пальцем.
Я отодвигаю кофе, и край стола кажется уже не острым, а закругленным. Перебрала кофеина. Гулко ухает сердце. Кружится голова.
— Ненавижу, когда ты все время смотришь на свой телефон, — снова срываюсь я. — Ты же знаешь, как мне это не нравится, когда мы разговариваем.
— Сейчас это необходимо, — говорит он, не поднимая глаз.
— Выезд с Девяносто третьей на Коммершл-стрит, — и ты уже там. — Я возвращаюсь к прежней теме. — Удобный способ избавиться от тела. Отвозишь и бросаешь в воду. Без одежды, чтобы не осталось никаких следов от пребывания в багажнике. — Я задвигаю нижний ящик и неожиданно для себя бормочу: — Пластыри. Их здесь нет. И в моем столе их тоже не было. Только жевательная резинка. Сама я не очень ее любила. Разве что еще ребенком. Помню, была такая, «дабл-бабл хеллоуин», в желтых фантиках.
Я и сейчас вижу ее. Чувствую ее вкус. Даже слюнки текут.
— Есть один секрет, который я никому не рассказывала. Я жевала ее, а потом снова заворачивала в обертку. И она лежала несколько дней, пока весь вкус не пропадал.
Я невольно сглатываю.
— А жевать перестала тогда же, когда прекратила в Хеллоуин ходить с другими детьми по домам и выпрашивать угощение. Видишь, ты напомнил мне о том, о чем я не вспоминала уже много лет. Как-то вдруг само выскочило. Я иногда забываю, что была когда-то ребенком. Юной, глупой и доверчивой.
У меня дрожат руки.
— Что не можешь себе позволить, то лучше и не пробовать, так что у меня нет привычки жевать жвачку.
Я уже вся дрожу.
— В тебе нет ничего вульгарного, ничего пошлого, — говорит Бентон, настороженно наблюдая за мной. Похоже, я его пугаю.
Но меня несет, и остановиться нет сил.
— А я старалась. Всю жизнь и изо всех сил старалась не быть вульгарной и пошлой. Ты не знал меня тогда. Я еще понятия не имела, какими могут быть люди, особенно те, что имеют власть над тобой, перед которыми ты преклоняешься. Я даже не представляла, что они способны вовлечь в такую заваруху, после какой ты уже никогда не будешь прежним. Потом ты прячешь это, закапываешь поглубже, как то трепещущее сердце под пол в рассказе Эдгара По
[43]
, но все равно знаешь — оно там. И сказать никому не можешь. Даже если просыпаешься по ночам. Ты не можешь сказать даже самым близким, что оно там, под половицами, это холодное, мертвое сердце, и что это ты виноват в том, что оно там.
— Господи, Кей.
— Странно, но все, что мы любим, всегда как будто находится рядом с чем-то ненавистным и мертвым. Ладно, не все.
— Ты в порядке?
— В полном. Просто стресс. А у кого его нет? Вот наш с тобой дом недалеко от Нортон’с-Вудс, где вчера убили человека. Может быть, он был в галерее Курто в то же лето, когда и мы с Люси были там, еще до 11 сентября. Кстати, Люси считает, что это все мы устроили. Одним из лекторов у Курто был Лайам Зальц. Я его больше не видела, но у Люси он есть, на компакт-диске. Не помню, что он там рассказывал.
— Интересно, почему ты о нем сейчас вспомнила?
— На веб-сайте, который просматривал Джек, есть на него ссылка.
Бентон молчит и пристально смотрит на меня.
— И мы с тобой ходим в «Бисквит», когда я бываю дома по выходным. Может быть, мы даже были там в одно время с Джонни Донахью и его подругой из МТИ. — Я говорю, говорю и не успеваю за собственными мыслями. — Нам нравится Салем, все эти масла и свечи в витринах магазинчиков, тех самых, где продают железные гвозди, кости дьявола. Наше любимое место в Бостоне находится рядом с бухтой, где на следующее утро после Хеллоуина нашли тело Уолли Джеймисона. Может быть, за нами кто-то следит? Может быть, кто-то знает обо всем, что мы делаем? И зачем Джек ездил в Салем на Хеллоуин?
