— Тело Уолли доставили туда, где его нашли, на лодке, — вставляет Бентон.
Интересно, откуда у него эта информация?
— Если собрать все воедино, то можно подумать, что мы живем в маленьком городке.
— Ты неважно выглядишь.
— Конечно, на лодке. — Такое чувство, что у меня климактерический прилив. Я дотрагиваюсь до щеки, прижимаю ладонь. — Господи, вот что меня ждет.
— Более значим тот факт, что кто-то намеренно бросил тело в том месте, где стоят стофутовые катера с охранниками на борту. — Бентон не сводит с меня глаз. — Люди приходят на работу рано утром — и персонал станции, и другие. Выходят из машин и видят лежащее на воде изуродованное тело. Это дерзость. Вызов. Убить мальчика во дворе его собственного дома, едва ли не на глазах у родителей — тоже дерзость и вызов. Убить человека в воскресенье, когда страна смотрит матч за Суперкубок, в Нортон’с-Вудс, во время ВИП-свадьбы — дерзость и вызов. И то, что все это делается в нашем квартале, — тоже дерзость. Да, вот так!
— Сначала ты узнаешь про лодку. Потом про то, что свадьба не простая, а ВИП. — Я не спрашиваю, а просто перечисляю факты. Бентон не говорил бы, если бы не знал. — Почему Джек был в Салеме? Что он там делал? На Хеллоуин в Салеме даже номер в отеле не снимешь. На машине не проедешь — столько народу на улице.
— Ты точно в порядке?
— Думаешь, это личное? — Не могу успокоиться — в каком же маленьком мире мы живем. — Я возвращаюсь домой, и вот что меня встречает. Безобразия, смерть, обман и предательство — практически у меня под носом.
— До некоторой степени — да.
— Ну, спасибо.
— Я сказал, до некоторой степени. Не все. Постарайся успокоиться. Дыши медленнее. — Он тянется к моей руке, но я не даю ему дотронуться до меня. — Медленно, Кей, медленно.
Я отстраняюсь, и он убирает руку, кладет на колено, туда, где лежит айфон, который то и дело светится красным, принимая очередное сообщение. Не хочу, чтобы он меня трогал. Ощущение такое, что у меня нет кожи — только обнаженные нервы.
— Здесь можно что-нибудь съесть? Я бы заказал что-нибудь. Может быть, у тебя понизился сахар в крови. Когда ты в последний раз ела?
— Нет, сейчас не могу. Все хорошо. Ты сказал «ВИП-свадьба», почему? — Я слышу себя как будто со стороны.
Бентон снова смотрит на айфон, тревожно мигающий красным цветом.
— Анна, — говорит он, читая сообщение. — Она уже едет, будет здесь через несколько минут.
— Что еще? Я могу загрузить скан, посмотреть…
— Она ничего не прислала. Звонила тебе в офис, но ты, наверное, уже оттуда ушла. На свадьбе были агенты под прикрытием. Охраняли некое важное лицо, но, как оказалось, охрана требовалась другому. Мы не знали, что он пойдет туда.
Делаю глубокий вдох. Пробую определить, не сердечный ли это приступ.
— Агенты видели, что случилось? — Ближайшая больница, пожалуй, «Маунт-Оберн». Ехать в больницу не хочу.
— Те, что находились у внешних дверей, на него не смотрели и ничего не видели. Увидели, когда вокруг парня собрались люди. Поскольку никакого интереса он вроде бы не представлял, агенты остались на посту. Действовали согласно инструкции, ведь это мог быть отвлекающий маневр. Когда кого-то охраняешь, важно всегда оставаться на посту и, за редкими исключениями, не отвлекаться.
В груди неприятное ощущение, не хватает воздуха. Легкое головокружение, потливость, но в руках боли нет. В спине тоже. В подбородке нет. Нет и иррадирующей боли. К тому же при сердечном приступе мысли остаются ясными. Смотрю на руки. Держу их перед собой, как будто на них что-то есть.
— Когда ты видел Джека на прошлой неделе, от него пахло ментолом? — спрашиваю я. — Где он? Что именно натворил?
— А при чем тут ментол?
— Он пользовался пластырями — нуприном, «бенгеем» и тому подобными. — Я поднимаюсь из-за стола. — Если Джек носил их все время, если от него пахло эвкалиптом, ментолом, то это верный признак физического перенапряжения, того, что он надрывается в спортзале, на турнирах по тхеквондо и, следовательно, испытывает хроническую и острую мышечную и суставную боль. Когда Джек на стероидах… Они всегда служили прелюдией к чему-то еще.
— Судя по тому, что я видел на прошлой неделе, так оно и есть.
Я уже снимаю лабораторный халат Филдинга. Складываю, аккуратно кладу на стол.
— Здесь есть место, где ты можешь прилечь? — спрашивает Бентон. — Думаю, тебе надо лечь. В дежурной, внизу. Там есть кровать. Отвезти тебя домой я не могу. Сейчас туда нельзя. Не хочу, чтобы ты выходила из здания без меня.
— Я не буду ложиться. Ни к чему. Только хуже будет. — Я иду в ванную, достаю из ящика под раковиной мусорную корзину.
Бентон уже встал и смотрит на меня. Я засовываю халат в корзину и возвращаюсь в ванную. Мою руки и лицо мылом с горячей водой. Тру кожу там, где она могла касаться пластыря из кармана халата Филдинга.
— Наркотики. — Я снова сажусь.
Бентон тоже. Он напряжен и как будто готов вскочить в любую секунду.
— Что-то трансдермальное, но определенно не нуприн и не мотрин. Не знаю что, но выясню.
— Тот пластырь, который ты трогала…
— Если только ты не подмешал яд в мой кофе.
— Может быть, это обычный никотиновый пластырь?
— Ты ведь не хочешь меня отравить, да? Чтобы освободиться от брака, есть средства попроще.
— Не понимаю, зачем ему никотиновый пластырь. Как стимулятор? Наверное. Что-то в этом роде.
— Нет, не в этом роде. Я сама пользовалась никотиновым пластырем и никогда не испытывала ничего подобного. Даже когда наклеивала двадцатиодномиллиграммовый. Зависимость определенно была. Но не от наркотиков. Так что же он натворил?
Бентон смотрит на кофейную кружку, проводит пальцем по эмблеме Службы медэкспертизы на черной глазурованной керамике. Его молчание подтверждает мои подозрения. Во что бы ни впутался Филдинг, это было как-то связано со мной, с Бентоном, Бриггсом, мертвым футболистом, мертвым мальчиком, человеком из Нортон’с-Вудс, погибшими солдатами из Великобритании и Вустера. Как самолеты в ночи связаны с диспетчерской вышкой невидимыми нитями, так и все мы соединены вместе некими силами, являющимися частью чего-то большего, чего-то непостижимо огромного.
— Ты должна доверять мне, — негромко произносит Бентон.
— Бриггс выходил на контакт с тобой?
— Есть кое-что, что началось не сегодня и не вчера. Ты в порядке? Не хочу уходить, пока не буду знать, что все хорошо.
Я решаю принять все как есть. Так легче понять, что нужно делать.
— Я прожила без тебя шесть месяцев. Шесть месяцев вдали от всех. Я от всего отказалась ради того, чтобы вернуться домой и узнать, что здесь, оказывается, что-то происходит. Какие-то тайны.
