— Если я здесь застряну… — говорю я, надеясь поймать его на слове.
— Нет, правда, нам надо устроить что-то вроде гардеробной. От-кутюр в нашей штаб-квартире. Поставим шкафчик? — напевает он, готовя кофе. — Вот было б у нас шоу, был бы и гардеробчик, парики, макияж, и вам не пришлось бы ходить в одной и той же грязной одежде, ощущать запах смерти… нет, нет, я вовсе не хочу сказать, что вы… Вот так. Лучше всего бы вам сейчас отправиться домой и поспать. — Кипяток громко льется в чашку. — Или могу выскочить и принести что-нибудь перекусить. Лично я, если устал и недоспал… — Брайс выходит из ванной с двумя чашками кофе. — Жир. Всему свое место и время. «Данкин донатс»
[57]
. Круассан с сосиской и яйцом, вы как? А если два? Вы даже похудели немножко. Военная жизнь не для вас, дорогой босс.
— Скажи, ты знаешь что-нибудь о женщине по имени Эрика Донахью? Она звонила сюда? — спрашиваю я, возвращаясь к столу с кофе, который, может быть, и не выпью. Выдвигаю ящик — должен же где-то заваляться хотя бы пузырек с адвилом.
— Звонила. Несколько раз. — Остановившись у порога разделяющей нас двери, Брайс осторожно подносит к губам чашку и делает глоток.
Он замолкает, и мне приходится брать инициативу на себя.
— Когда звонила?
— После того, как в новостях заговорили о ее сыне. Наверное, неделю назад, когда он признался в убийстве Марка Бишопа.
— Ты разговаривал с ней?
— В последний раз просто переключил ее на Джека Филдинга, когда она снова спросила вас.
— Снова?
— Лучше об этом спрашивайте у него. Я подробностей не знаю. — Таким осторожным Брайс редко со мной бывает.
— Но он разговаривал с ней.
— Это было, дайте посмотреть… — Он по привычке устремляет взгляд в потолок, как будто все ответы находит там. А еще это его излюбленная тактика затягивания. — В прошлый четверг.
— И ты с ней разговаривал. Прежде чем переключить на Джека.
— По большей части слушал.
— Как она держалась? Что говорила?
— Очень вежливая, воспитанная, интеллигентная женщина, судя по тому, что я слышал. Вообще, о семье Донахью и Джонни Хинкли-младшем столько всего написано и сказано. Он стал просто знаменитостью… И, увидав, что натворил, в кобуру вложил свой верный пневмомолоток… Но вы, наверное, не читаете все то дерьмо, что выливается на сайтах вроде «Морбидия Тривия», «Викид-как-ее-там-педия», «Криптозаписки» и прочих, а мне приходится, это часть моей работы, и я обязан знать, о чем говорят в этой грехолюбивой киберландии.
Успокоился. Снова стал самим собой. Ему неприятно, лишь когда я расспрашиваю его о Филдинге.
— Мамочка в прошлой жизни была почти знаменитой концертирующей пианисткой, играла в симфоническом оркестре. По-моему, в Сан-Франциско, — продолжает Брайс. — Где-то даже писали, что ее учил Юнди Ли
[58]
, но я серьезно сомневаюсь, что Ли дает уроки, к тому же ему только двадцать восемь, так что нет, не верю. Разумеется, она тревожится за сына, вы же представляете? Говорят, он какой-то ученый, выдающиеся способности, умеет различать отпечатки протекторов. Об этом и детектив, если можно так сказать, салемский, Сент-Илэр — вы его еще не знаете, — говорил. Ясно, что этот самый Джонни Донахью может посмотреть на отпечаток протектора и выдать: «„Бриджстоун батл винг“ от переднего колеса мотоцикла». Я это только потому, что у Итана такие же на БМВ, который он, по-моему, любит слишком сильно. Считается, что этот Джонни умеет решать в уме математические задачки, причем определенно не те, где один банан стоит восемьдесят девять центов и нужно вычислить, сколько будут стоить шесть, но такие, эйнштейновские, сколько будет три на корень квадратный из семи. Но это вы, конечно, и без меня знаете. Вы ведь уже в курсе дела?
— Что конкретно она хотела обсудить со мной? Эрика вам говорила?
Я знаю Брайса. Он не передал бы Эрику Донахью кому бы то ни было, не дав ей выговориться до последнего слова или не исчерпав ее терпение до последней капли. Моего администратора хлебом не корми, но дай сунуть нос в чужие дела, а в голове у него настоящая мельница, перемалывающая все слухи и сплетни.
— Мальчишка, понятное дело, никого не убивал, и, если бы кто-то потрудился беспристрастно рассмотреть факты, он сразу обнаружил бы несовпадения и непоследовательности. Противоречия. — Не глядя на меня, Брайс дует на кофе.
— Какие именно противоречия?
— Она говорит, что разговаривала с ним в день убийства около девяти утра, перед тем как он отправился в то кафе в Кембридже, которое стало теперь таким знаменитым. Оно же рядом с тем местом, где вы живете… «Бисквит»? Такая реклама — теперь очереди на улице. Еще бы — убийство. По словам мамочки, в тот день Джонни не очень хорошо себя чувствовал. Ужасная аллергия или что-то там, а еще он жаловался, что таблетки или уколы больше не помогают, что ему приходится увеличивать дозу и что из-за этого он чувствует себя полным придурком. Она так и сказала — придурком. Заключение такое: если у человека течет из носа и резь в глазах, он никого убивать не пойдет. Я не стал ей говорить, что присяжные в такое алиби не очень-то поверят…
— Мне нужно позвонить, а потом заняться делами, — вмешиваюсь я, потому что говорить Брайс может бесконечно. — Загляни в трасологическую лабораторию и, если Эвелин там, пожалуйста, скажи ей, что у меня есть кое-что срочное для нее. Начнем с этого, потом проверим отпечатки, потом ДНК, токсикологию и еще кое-что отработаем в лаборатории Люси. Что у нас с Шейном? Ждать его или нет? Мне необходимо получить заключение по одному документу.
— Ну, мы же не команда регбистов, застигнутая метелью в Андах и уже готовая обратиться в шайку каннибалов, — упаси бог.
— Между прочим, метель мела всю ночь.
— Вы слишком долго жили на юге. У нас что? Восемь дюймов снега? Немного приморозило, вот и все.
— А еще лучше, если прямо сейчас попросишь Эвелин спуститься и проводишь ее в кабинет Джека. — Я вспоминаю про свернутый лабораторный халат в корзине и понимаю, что откладывать не стоит.
Я объясняю Брайсу, что лежит в кармане халата, и говорю, что это нужно незамедлительно проверить на сканирующем электронном микроскопе и что мне понадобится неразрушающий химический анализ.
— Будь очень осторожен. Не открывай пакет и ни к чему не прикасайся. И скажи Эвелин, что на пластыре есть отпечатки. А значит, будет и ДНК.
Пока мой администратор тихонько занимается делами по другую сторону нашей общей закрытой двери, я решаю повременить со звонком Эрике Донахью и как следует продумать, что делать дальше. Мне нужно сосредоточиться.
Глядя на ясное голубое небо, я вспоминаю все, что случилось после того, как я улетела из Довера. Разговор с матерью Питера Гэбриэла остался как похмелье. Воспоминание о Джулии Гэбриэл отравляет меня, как и присутствие трупа в доверском морге. Ее обвинения и оскорбления были горьки и неприятны, но я не пропускала их в себя, не давала им власти надо мной, пока не прочитала записи на листке в кабинете Филдинга. С тех пор тень, холодная и темная, как не видящая Солнца сторона Луны, омрачает мои мысли и настроение. Я не знаю, что говорят обо мне и какие решения принимаются в связи с моей персоной, но понимаю, что что-то воскресло, подобно некой хладнокровной твари, так и не умершей окончательно и теперь снова очнувшейся от забытья.
