Что ж, все верно. В хорошем английском браке нет места страсти.
Джулиана повернулась к двери и сказала:
— По крайней мере в этом вы идеально подходите друг другу.
Она была уже у двери в дамскую комнату, когда Пенелопа проговорила:
— Знаете, это очень нелегко… Выдумаете, англичанки не мечтают о любви? Конечно же, мы мечтаем о ней. Но нас воспитывают и готовят не для любви. Нам с детства внушают, что главное — репутация. И преданность. Нас учат, что между страстью и надежностью мы должны выбирать надежность. Потому что в этом наш долг. — Тут Пенелопа едва заметно улыбнулась и добавила: — А любовь мы оставляем итальянцам.
— Уверена, что нам она нужна, — заявила Джулиана. — Мои поздравления, леди Пенелопа.
Она оставила Пенелопу и прошла в зал, где две группки женщин в восторге обсуждали то, что являлось квинтэссенцией балов, — сплетни и модные фасоны платьев.
— Я слышала, она вернулась. И она клянется, что никогда не была в Италии, — послышался чей-то громкий шепот.
Джулиана, не в силах сдержаться, резко развернулась и увидела леди Спарроу, окруженную кучкой своих приспешниц. Увидев Джулиану, леди нагло заявила:
— А это означает, что кое-кто здесь не тот, за кого себя выдает.
Это предположение вызвало среди сплетниц коллективный возглас. Ведь намек на то, что кто-то незаконнорожденный, — высшая форма скандала. И оскорбления, разумеется. Тем более в присутствии человека, о котором идет речь.
А леди Спарроу, усмехнувшись, добавила:
— Я не удивлюсь, если все это связано с деньгами. Мы же ничего о ней не знаем, верно? Может, она вообще не итальянка. Может, она вообще бог знает кто…
Джулиане ужасно захотелось доказать всем, что она настоящая итальянка. Захотелось несколькими резкими словами поставить эту Спарроу на место. Но что бы она изменила? Ровным счетом ничего.
— А кто же она такая? — спросила одна сплетница.
— Цыганка? — прошептала другая. — Или, может, испанка?
Не будь Джулиана так зла, она бы посмеялась над тем, как было произнесено слово «испанка». Как будто «испанка» — синоним слова «ведьма». Чем же им испанцы-то так не угодили?
— Мы можем спросить у нее самой, — заявила леди Спарроу, и все женщины повернулись к Джулиане.
А ей теперь захотелось кричать, ругаться, захотелось швырнуть чем-нибудь тяжелым в этих мегер.
Но она, разумеется, сдержалась и с невозмутимым видом проговорила:
— Вы не хуже меня знаете, леди Спарроу, что я та, кем вы и ваши… — она небрежно махнула рукой в сторону группы женщин, — гарпии решат меня сделать. Итальянка, испанка, цыганка — не важно! С радостью буду носить ту личину, какую вы для меня выберете… Лишь бы вы не сделали меня англичанкой.
Лица ошеломленных дам вытянулись, а Джулиана с усмешкой добавила:
— Ибо уж точно нет ничего хуже, чем быть одной из вас.
Он упорно делал вид, что не видел ее прибытия. И так же старательно притворялся, что ему все равно, смеется она или танцует в объятиях графа Аллендейла. При этом изображал повышенный интерес к разговорам мужчин, говоривших о политике и о военных расходах.
Когда же она покинула бальный зал и направилась по длинному темному коридору в заднюю часть дома, где бог знает кто мог ожидать ее, он, больше не в силах притворяться, последовал за ней. Но почему он это сделал? Ведь ему бы следовало радоваться нынешнему повороту событий… В конце концов, все теперь шло по плану. Вскоре он женится на безупречной леди Пенелопе, и уже через несколько минут они официально объявят о помолвке, тем самым укрепив его оборону в подготовке к нападениям, которые последуют, когда разразится скандал.
Да, ему следовало бы считать себя самым счастливым из мужчин, поскольку удалось избежать ужасного брака с Джулианой Фиори, однако же…
Однако вместо этого он идет за ней по темному коридору.
Но где же она, эта колдунья?
Герцог приоткрыл ближайшую дверь и заглянул в темную комнату. Постоял, прислушиваясь. Никого. Чертыхнулся и закрыл дверь.
— Саймон… — послышался вдруг шепот откуда-то из темноты. И этот голос с мелодичным итальянским акцентом прозвучал словно зов сирены.
Герцог повернулся к девушке.
— Что ты… — Он схватил ее за плечи, затащил в первую попавшуюся комнату и тотчас прикрыл за собой дверь, оказавшуюся дверью в зимний сад.
Джулиана попятилась к эркеру, в круг серебристого лунного света. Сделав несколько шагов, она задела ногой виолончель и чертыхнулась шепотом по-итальянски. И тут же, быстро наклонившись, успела поймать инструмент, чтобы не дать ему с грохотом упасть на пол.
При виде такого проворства Саймон едва не рассмеялся. И рассмеялся бы, если бы не был так зол.
Да, он был ужасно зол на Джулиану. И в то же время безумно рад тому, что встретил ее здесь, в этом доме.
— Зачем ты пошел следом за мной по темному коридору? — прошипела она.
— А зачем ты пошла по темному коридору?
— Я хотела немного побыть одна! — Она отвернулась и направилась к окну, пробормотав по-итальянски: — Есть ли во всем этом городе хоть одно место, где я могла бы побыть одна?
Саймон со вздохом проворчал:
— Вам вообще не следовало здесь появляться.
— Почему? Потому что это дом вашей невесты? Кстати, откуда вы так хорошо знаете итальянский?
— Видите ли, я считаю, что не стоит делать что-либо, если не делаешь это хорошо.
Джулиана снова вздохнула.
— Да, разумеется… Что же еще вы могли ответить.
Последовало долгое молчание. Потом герцог вдруг произнес:
— Данте.
— При чем здесь он? — Девушка взглянула на него с удивлением.
— Очень люблю этого поэта. Поэтому и выучил итальянский.
Она повернулась к нему. Ее черные волосы поблескивали в лунном свете.
— Вы выучили итальянский… из-за Данте?
— Да.
Она перевела взгляд на сад за окном.
— Полагаю, мне не стоит удивляться. Порой я думаю, что высший свет — это крут ада.
Он рассмеялся. Не смог сдержаться. Иногда она бывала просто великолепна. Когда не злила его.
Джулиана молчала, и герцог спросил:
— Что вы здесь делаете? Почему пошли сюда?
Она села на скамейку у пианино. В очередной раз вздохнув, ответила:
— Кажется, я уже сказала… Мне хотелось побыть одной.
— Почему?
— Не важно.
А ему вдруг показалось, что ответ на этот вопрос самый важный в мире. Впрочем, он знал ответ…
