Маркиз повернулся к сестре и пробормотал:
— Боже милостивый…
— И убежала, как нашкодивший котенок, — добавила Калли.
Джулиана покусывала нижнюю губу.
— Да, пожалуй. А что я должна была делать?
Гейбриел вздохнул, прошел к буфету и плеснул себе скотча.
— Хотя бы раз, Джулиана, ты могла бы воздержаться от скандального поведения. Хотя бы один раз.
— Гейбриел, осторожнее, — тихо сказала Калли.
— Что ж, хорошо. Но о чем же мы говорили только сегодня вечером, перед тем как поехать на бал? О том, что нам всем необходимо вести себя так, чтобы хотя бы попытаться сдержать этот торнадо, то есть нашу мать.
Джулиана поморщилась и пробормотала:
— Я не хотела…
— Ну разумеется, не хотела. Ты не хотела свалиться в Серпентайн и убегать от кого-то по нашему саду. И ты едва не оказалась скомпрометированной Лейтоном, полагаю.
— Гейбриел! — На сей раз Калли повысила голос.
Джулиана густо покраснела.
— Да, я не хотела. Но вижу, что ты мне не веришь.
— Ты должна признать, что делаешь это довольно затруднительным, сестра.
Она понимала, что брат очень сердит. Понимала, что он чувствовал себя в ловушке из-за приезда их матери, ее претензий, а также из-за того, что угроза, которую мать представляла для семейной репутации, была весьма велика. Кроме того, Джулиана прекрасно понимала, что Гейбриел просто срывал на ней злость.
Но ей надоело, что все указывают на ее недостатки — пусть даже они были правы.
— У меня сегодня не самый легкий из вечеров, — проворчала Джулиана. — Не считая того, что я свалилась с лестницы и впервые за десять лет имела разговор с матерью, я поспорила с тобой, испортила платье, убежала с бала и еще наблюдала, как…
«Наблюдала, как Саймон дает обещание другой», — закончила она мысленно.
— Что ты наблюдала?
Внезапно она почувствовала, что страшно устала. Устала от этого дня, от этой недели и от последних семи месяцев. Устала от Лондона.
Джулиана покачала головой:
— Ничего.
Последовала долгая пауза. Брат пристально наблюдал за ней, а она намеренно избегала его взгляда. В конце концов он вздохнул и пробормотал:
— Что ж, с меня тоже довольно этого безумия, — и вышел из комнаты.
Калли посмотрела ему вслед и тоже испустила тяжелый вздох.
— Он не хотел, ты же знаешь. Просто… для него все это ужасно неприятно.
Джулиана заглянула в добрые глаза невестки. Калли всегда была само спокойствие.
— Знаю, что неприятно. Но он не так уж не прав.
Они долго сидели молча. Наконец Джулиана не выдержала и сказала:
— Лейтон женится.
Невестка кивнула.
— Леди Пенелопа — хорошая партия.
— Она его не любит.
Калли склонила голову к плечу.
— Думаю, что так и есть.
И снова воцарилось молчание — оно тянулось так долго, пока Джулиане стало уже невмоготу терпеть. Глядя на свои руки, лежавшие на коленях, она тихо проговорила:
— Когда они поженятся? Что-нибудь говорили об этом?
— Я слышала, что где-то в конце ноября.
Джулиана кивнула, поджав губы.
Все кончено. Он для нее навсегда потерян.
Она сделала глубокий вдох.
— Думаю, мне лучше уехать из Лондона.
Глаза Калли расширились.
— Совсем?
— По крайней мере на ближайшее время.
Саймону требовалось выпить. И чем больше, тем лучше.
Он швырнул шляпу и перчатки слуге, дожидавшемуся его возвращения домой, затем быстро миновал холл и рывком распахнул дверь библиотеки, так что она с грохотом ударилась о стену. Но по-видимому, это не произвело особого впечатления на Леопольда. Пес поднял голову, с задумчивым видом потянул носом воздух и отвернулся.
Саймон же прошел к буфету, плеснул в стакан скотча и одним махом выпил обжигающую жидкость. И тотчас же налил еще один стакан.
Проклятие, он помолвлен! И этим вечером он чуть не погубил девушку, не являвшуюся его будущей женой.
Саймон с минуту сверлил графин взглядом, потом схватил его и направился к креслу. Грозно воззрившись на пса, приказал:
— Прочь!
Пес зевнул и без всякой спешки спрыгнул с кресла — как будто это он сам решил с него уйти.
Проклятие! Вот кем он стал — герцогом, который не в состоянии добиться послушания даже от собственной собаки.
Сев в кресло и не обращая внимания на то, что пес растянулся перед горящим камином, Саймон испустил протяжный вздох, как будто задерживал дыхание весь вечер… с тех пор, как маркиз Нидэм громогласно объявил о помолвке своей дочери. А потом он взял руку леди Пенелопы и поднес к губам, исполнив свой долг.
Тогда-то он и ощутил его, это бремя. Теперь он был в ответе не только за свою мать, сестру и герцогство. Теперь он отвечал и за леди Пенелопу. Но даже и тогда он думал только о Джулиане…
Он наблюдал за ней краем глаза, когда они с герцогиней Ривингтон пробирались сквозь толпу, то исчезая, то вновь появляясь среди гостей. Когда же они добрались до выхода из зала, она уже почти бежала.
Впрочем, он ее прекрасно понимал.
Ему и самому хотелось убежать оттуда. Он и без того ушел так быстро, как только смог.
А потом она обернулась и посмотрела на него… И было что-то такое в ее глазах, что и пугало, и соблазняло, и манило… Что-то такое, от чего у него перехватило дыхание и захотелось побежать за ней.
Саймон выпил еще и прикрыл глаза, как бы отгораживаясь от действительности. Но это лишь разбередило воспоминания о ней. О ее волосах, глазах, коже, о том, как она соблазнительно прижималась к нему.
Он не собирался заходить так далеко. Не хотел еще больше приближать ее к бесчестью. Во имя всего святого, он ведь не такой! Он не какой-нибудь повеса. Да, он время от времени содержал любовниц, случалось ему и флиртовать, но чтобы обесчестить девушку — нет, такого никогда не было. Никогда!
Герцог Лейтон всегда гордился тем, что он настоящий джентльмен. Гордился до тех пор, пока не встретил женщину, которая пробудила в нем желание послать благородство к черту, повалить ее на пол и заняться с ней любовью.
О Боже, в кого он превратился?!
Она была права, что отказала ему вчера вечером. И Ралстон тоже был прав.
В какое-нибудь другое время, будучи другим человеком, он бы заполучил ее. Взял бы без колебаний. Как любовницу… и не только.
