Да-да, он женился бы на ней!
Саймон громко выругался в тишине комнаты. Пес тотчас поднял голову и вопросительно посмотрел на него.
— Ох, прости, старина. Я нарушил твой сон?
Леопольд испустил страдальческий вздох и снова уснул.
А Саймон налил себе еще скотча.
— Тебе это не нужно, — послышался женский голос.
Герцог рассмеялся, но в его смехе не было ни радости, ни веселья.
Выходит, мать последовала за ним, приехала к нему домой.
О Боже, этому кошмарному вечеру, похоже, не будет конца.
— Мама, сейчас два часа ночи.
Она не обратила внимания на его слова.
— Ты рано уехал с бала.
— Не так уж и рано. По сути, сейчас уже поздновато для визитов, ты не находишь?
— Я приехала сказать тебе, что ты поступил правильно.
Нет, неправильно! Но хорошо, что она так думала.
— А ты не могла подождать… до более подходящего времени?
— Нет. — Мать проплыла через комнату и присела на краешек стула напротив Саймона. Окинув его кресло не одобрительным взглядом, изрекла: — Этому креслу нужна новая обивка.
— Я приму твое мнение к сведению. — Он снова выпил, не обращая внимания на явное недовольство матери.
Интересно, сколько ему придется тут просидеть, прежде чем она уйдет?
— Лейтон, я…
— Ты никогда не называешь меня по имени, — перебил герцог.
Мать нахмурилась и взглянула на него в явном замешательстве.
— Ты о чем?..
— Меня зовут Саймон, но ты никогда не называешь меня по имени.
— Почему я должна тебя так называть?
— Потому что это мое имя.
Мать покачала головой.
— У тебя есть титул. И ответственность. Они требуют уважительного обращения.
— Ты и в детстве не называла меня Саймоном.
— Ты и тогда имел титул. Маркиза Гастингса. Но в чем дело, Лейтон? Почему ты такой?
Он с раздражением пожал плечами.
— Ни в чем, наверное.
— Прекрасно. — Мать коротко кивнула и сменила тему. — Завтра мы с маркизой планируем начать приготовления к свадьбе. Ты, разумеется, в последующий месяц должен как можно чаще появляться с леди Пенелопой на людях. И больше никаких приглашений в Ралстон-Хаус! Я вообще не знаю, что с тобой произошло. Ведь раньше ты никогда не общался с людьми такого… сомнительного сорта. Но именно сейчас, когда наше имя должно оставаться незапятнанным, якшаешься с этим Ралстоном и его… вульгарным семейством.
— Вульгарным? Но Ралстон женат на сестре графа Аллендейла и герцогини Ривингтон.
Мать пренебрежительно отмахнулась.
— Все это не имеет значения теперь, когда вернулась его мамаша. И сестрица. — Она презрительно скривила губы и добавила: — Стыд и позор!
Саймон с трудом сдерживал гнев, охвативший его при этих словах матери. Ведь в Джулиане не было ничего постыдного! Она красивая, остроумная и яркая. Да, быть может, временами чересчур смелая и дерзкая, но восхитительная.
Стиснув хрустальный стакан с такой силой, что побелели костяшки пальцев, герцог проговорил:
— Не смей больше так говорить об этой леди.
Герцогиня прищурилась.
— Не знала, что ты так высоко ценишь эту мисс Фиори. — Саймон промолчал, и мать добавила: — Только не говори мне, что хочешь эту девицу.
Он и на сей раз не ответил. Он даже не смотрел на мать.
— Похоже, что так, — продолжала герцогиня. — Но она ведь ничто, Лейтон. Ни имени, ни родословной, ничего, что могло бы зарекомендовать ее, за исключением родства с Ралстоном, которого и самого едва ли можно назвать респектабельным после возвращения их скандальной мамаши. Бог мой, мы даже не уверены, что эта девица — та, за кого себя выдает. Теперь даже родство с Аллендейлом и Ривингтоном не спасет их репутацию… — Герцогиня подалась вперед и добавила в голос металла: — Она совершенно недостойна тебя. Даже на роль любовницы едва ли сгодится.
Теперь уж Саймон разозлился не на шутку. Да, было время, когда он и сам считал, что Джулиана годится ему только в любовницы. Но это было давно, задолго до того, как он понял… какая она необыкновенная.
Герцогиня же вновь заговорила:
— Поищи какую-нибудь другую женщину, чтобы согревала твою постель, Лейтон. Ты можешь найти… более достойную.
И тут Саймон окончательно осознал, что никогда ему не найти женщину лучше Джулианы. Конечно, она никогда не будет ему принадлежать, но, видит Бог, он не позволит поливать ее грязью.
— Уходи, — проговорил он сдержанно. И сам удивился своему самообладанию.
Глаза матери расширились.
— Что ты сказал? — В ее голосе проскользнули нотки ярости.
— Ты слышала.
Мать тяжко вздохнула.
— Лейтон, зачем все так драматизировать? С каких это пор ты стал таким романтичным?
— Тут нет ничего романтического. И вообще довольно с меня на сегодня, мама. Ты получила что хотела. Я женюсь на леди Пенелопе. У нее безупречная репутация и масса достоинств. Довольствуйся тем, что на сегодняшний день я исполнил все твои пожелания.
Герцогиня поднялась, гордо выпрямившись.
— Не забывай, что я твоя мать, Лейтон, и ты должен относиться с должным уважением к моему положению.
— А ты не забывай, что я герцог, мама. И давно прошли те времена, когда я беспрекословно тебе подчинялся. Уезжай домой, пока я не сказал что-нибудь, о чем потом пожалею.
Они долго сверлили друг друга взглядами, и никто не желал уступать.
Внезапно раздался тихий стук в дверь.
«Неужели эта ночь никогда не кончится?!» — мысленно воскликнул Саймон. Резко развернувшись, закричал:
— Проклятие! Что там еще?!
Вошел Беннет. С беспокойством взглянув на хозяина, дворецкий проговорил:
— Ваша светлость, прошу прощения. Тут срочное письмо. Из Йоркшира.
Саймон похолодел. Взяв письмо, тотчас отпустил дворецкого. Затем сломал печать и развернул бумагу, понимая, что это то самое послание, которого он так страшился, то самое, которое все изменит.
Быстро прочитав письмо, Саймон сунул его в карман. Он ждал… готовился к этому известию, а вместе с ним и к целому букету эмоций — гневу и страху в основном. Но сейчас не ощутил ничего, кроме спокойствия.
Встав, он направился к двери.
— Лейтон!.. — окликнула его мать, и он остановился, однако не обернулся. «Неужели в ее голосе была дрожь?» — промелькнуло у него.
Когда же наконец Саймон повернулся к матери, то сразу заметил, что она смертельно побледнела. И, казалось, мгновенно состарилась.
