— Есть в жизни вещи похуже скандала.
Он промолчал, а она пересекала комнату и, приблизившись к двери, обернулась.
— Я лишь надеюсь, Саймон, что ты поймешь это прежде, чем станет слишком поздно.
Джулиана вышла, высоко держа голову. Когда, же дверь за ней закрылась, она со стоном привалилась к ней — ее поразила жестокая и неумолимая правда: она любила его. Но это ровным счетом ничего не меняло. Он по-прежнему был помолвлен с другой, по-прежнему одержим правилами приличий и репутацией. И он по-прежнему был герцог Гордец. Ей лучше не забывать об этом.
Джулиана сделала глубокий вдох и тихо всхлипнула.
Наверное, лгут те, кто превозносил любовь, ее радости и возвышенность. Те, кто говорил ей, что любовь прекрасна.
Ничего прекрасного в ней нет. Любовь ужасна.
Но как же невыносимо сознавать, что она, Джулиана, недостаточно хороша для Саймона!
Снова всхлипнув, она выпрямилась, отлепилась от стены и быстро зашагала по коридору.
Глава 15
Чересчур фамильярные слуги — худшее из оскорблений. Изысканные леди не сплетничают на кухне.
«Трактат о правилах поведения истинных леди»
Наконец-то очарование провинциальной жизни вернулось…
«Бульварный листок». Ноябрь 1823 года
Герцогу хотелось изо всех сил врезать кулаком по стене детской, и он лишь с трудом сдержался.
Саймон выехал в Йоркшир сразу же, как только получил известие о рождении ребенка Джорджианы; он говорил себе, что цель этой поездки — позаботиться о том, чтобы семейные тайны так и остались тайнами. И приехал именно за этим.
Но еще он поехал, чтобы сбежать от Джулианы. Хотя ему следовало знать, что этот дом, полный женщин, будет постоянным напоминанием о ней. Следовало знать, что когда он станет пить скотч с Ником, то будет видеть перед собой Джулиану. Следовало знать, что рядом с ее родственниками он будет постоянно думать о ней.
Но он никак не ожидал, что будет думать о ней рядом со своими родными — когда его мать покидала дом, даже не попрощавшись; когда сестра отказалась увидеться с ним после его приезда в Таунсенд-Парк; и когда он держал свою племянницу на руках, изумляясь тому, что она, такая крошечная, может казаться таким тяжким грузом. Во все эти минуты он думал о Джулиане.
Ему хотелось, чтобы она была рядом. Хотелось чувствовать ее силу и ее готовность встретиться лицом к лицу с любым врагом.
Когда же она ворвалась в детскую, чтобы сразиться с ним и отстоять малышку Кэролайн любой ценой, то как будто материализовалась из его мыслей. И она отстаивала свою точку зрения с яростью и убежденностью — никто никогда не сражался с ним так, как она. И никто никогда не поджаривал его на огне так, как она.
В ней было все, чего у него никогда не было, — чувство и страсть, энтузиазм и желание. И плевать ей на его имя, титул и репутацию!
Ей небезразличен лишь мужчина — такой, каким он мог бы стать.
Она пробудила в нем желание быть этим мужчиной.
Но, увы, это невозможно…
Он сделал предложение леди Пенелопе, полагая, что сможет спасти их всех. И только теперь до него дошло: этим финальным актом он все погубил.
Саймон уставился на дверь, в которую выбежала Джулиана. Он понимал: лучшее, что он мог сделать для нее — для них обоих, — это держаться от нее подальше.
Тут он услышал доносящиеся из колыбели громкие и долгожданные звуки — Кэролайн просыпалась. Саймон тотчас шагнул к ней — хотелось подержать малышку на руках. Кроме того, он надеялся, что этого будет достаточно, чтобы она успокоилась и снова уснула. У Кэролайн, однако, были иные планы, и ее тихий плач сделался громче.
— Не плачь, милая, — проговорил Саймон ласковым, как он надеялся, голосом. — Не заставляй меня искать служанку… или твою маму — с ней я, увы, сильно поспорил.
Однако малышка не послушалась, и он, прижав ее к груди, со вздохом пробормотал:
— Одного меня недостаточно, чтобы осчастливить тебя, да? Ты, разумеется, права, малышка. Мне до сих еще не удалось осчастливить ни одну женщину.
— Мог бы постараться чуть побольше.
Услышав эти слова, Саймон обернулся. Сестра шла к нему через детскую, протянув к дочери руки. Он отдал ей малышку и стал наблюдать, как Джорджиана баюкает ее. Кэролайн сразу же успокоилась в руках матери, плач вскоре стих.
Герцог невольно улыбнулся.
— Она тебя узнает?
Джорджиана тоже улыбнулась.
— Разумеется. Ведь она уже подросла…
«А меня рядом не было, — подумал Саймон. — Какой же я осел!»
— Я слышала, ты женишься, — сказала вдруг сестра.
— В этом доме новости расходятся быстро, — заметил герцог.
— Тут живут почти одни женщины, так что ничего удивительного. — Джорджиана помолчала. — Тебя можно поздравить?
— Леди Пенелопа будет прекрасной женой. Семья ее старинная, репутация безупречная.
— Как была у нас?
— Она до сих пор такая же.
Сестра подняла на Саймона глаза.
— Пока — возможно. Но ненадолго.
Он не желал обсуждать свой брак с Пенелопой. Не желал говорить и об их семейной репутации. Он хотел поговорить с сестрой о ее делах. И хотел начать все заново.
Хотя едва ли это было возможно.
— Джорджиана… — Он умолк, так как сестра отвернулась.
Не обращая на Саймона внимания, она подошла к высокому столу, положила на него Кэролайн и начала разворачивать ее.
— Полагаю, тебе не захочется присутствовать при этой процедуре, Саймон.
Он нахмурился и, заинтригованный, подошел поближе.
— При какой процедуре? — Герцог заглянул через плечо сестры. Увидев, что она делает, он тут же отвернулся. — О да, да! То есть нет. — В его обучение не входила забота о младенцах… и смена их пеленок. — А разве… — Он прочистил горло. — Разве тут нет женщины, которая могла бы сделать это вместо тебя?
Ему послышалось, что сестра усмехнулась.
— Дети не появляются на свет с няньками в придачу, Саймон.
— Мне это известно, разумеется, но ты… — Он снова умолк, подумав о том, что его сестра — герцогская дочь… К тому же сама еще почти ребенок.
— Я мать, — заявила Джорджиана. Она отошла от стола с Кэролайн на руках. — И имей в виду: что бы ты ни сказал, тебе меня не переубедить.
Герцог немного смутился.
— Но я вовсе не собираюсь переубеждать тебя.
Джорджиана заморгала.
— Не собираешься?..
— Не собираюсь.
Сестра с облегчением выдохнула.
