— Не говори так, Джулиана!
— Почему? — тихо спросила она. — Это же правда, не так ли?
Он не ответил, а она продолжала:
— Я никогда не буду достойна тебя. Никогда не буду достаточно хороша и достаточно респектабельна. И даже если я очень постараюсь измениться, мое прошлое все равно останется со мной. А что скажет общество? Что скажет твоя мать?
— К черту их! Особенно мою мать.
Она шагнула к нему, протянула руку и дотронулась до его щеки. Но он отстранился и отступил, не глядя на нее.
Глаза у нее защипало от слез, когда она вглядывалась в его красивое лицо, сейчас словно окаменевшее. Она понимала, что это последний раз, когда они вместе, наедине, когда честны друг с другом.
— Ты обвинял меня в том, что я никогда не думаю о последствиях, — снова заговорила Джулиана. — И ты был прав. Я всегда буду твоим скандалом, Саймон. И никогда не стану достойной тебя.
— Это нелепо. Разумеется, станешь, — проговорил он надменно и властно, хотя стоял перед ней в одном лишь халате. Он был истинный герцог даже сейчас.
— Нет, не стану. Не в твоих глазах не стану. И наступит день, когда я буду недостойной тебя и в собственных глазах. — Едва сказав это, она поняла, чего хотела от жизни и от будущего. — Я заслуживаю лучшего. Заслуживаю большего.
— Лучше, чем я, тебе не найти. Ведь я герцог. — В его голосе слышалась легкая дрожь. Дрожь гнева.
Она смахнула слезинку, не дав ей скатиться по щеке.
— Даже если и так, Саймон, это все равно не имеет никакого отношения к тому, что ты герцог.
Саймон не ответил, и они долго стояли молча. Когда же она повернулась и направилась к двери, он проговорил:
— Это не конец, Джулиана.
— Нет, конец, — заявила она, стараясь не выдать своих чувств.
Глава 18
Дела сердечные весьма сложны. Истинная леди следует руководству джентльмена.
«Трактат о правилах поведения истинных леди»
Днем ночные визиты кажутся более волнующими.
«Бульварный листок». Ноябрь 1823 года
Утром, едва проснувшись, Саймон пошел седлать лошадей, намереваясь взять Джулиану на верховую прогулку. Следовало вытащить ее из дома, чтобы хоть немного образумить. Но в конюшне он обнаружил, что Лукреции, ее кобылы, нет на месте. А вскоре он узнал, что Джулиана уехала из Таунсенд-Парка на исходе ночи, под покровом темноты. Сбежала. Но как она посмела бросить его?! Ведь он, Саймон, не какой-нибудь желторотый юнец. Он, черт побери, герцог Лейтон! Половина Лондона из кожи вон лезет, чтобы угодить ему, а он не может добиться послушания от одной-единственной итальянки. А если точнее, от одной-единственной безумной итальянки. Да-да, безумной! Она и его делает безумным, будит в нем зверя, готового реветь от ярости и крушить все вокруг. Готового запереть ее в комнате и целовать до бесчувствия, пока она не сдастся.
Пока они не сдадутся друг другу.
Проклятие, она бросила его! И теперь он желал ее еще сильнее! Ему хотелось прикоснуться к ней, укротить ее, заключить в объятия и страстно любить до тех пор, пока они оба не выдохнутся. Хотелось зарыться пальцами в ее роскошные шелковистые волосы и утонуть в восхитительных глазах — погрузиться в них, словно в омут, и никогда не возвращаться.
Он распахнул двери в столовую Таунсенд-Парка с такой силой, что дубовые створки ударились о стену, а женщины, сидящие за столом, испуганно вскинули глаза. Не обращая на них внимания, Саймон вперил взгляд в Сент-Джона, преспокойно намазывавшего маслом тост.
— Где она?
Ник сделал глоток чаю.
— Кто?
Саймон с трудом сдержал желание вылить содержимое чайника приятелю на голову.
— Джулиана.
— Уехала на рассвете, — отозвался Сент-Джон. — Садись. Мы подадим тебе бекона.
— Лучше подай мне свою сестру!
Это заявление, неприличное во всех смыслах, еще больше взволновало женщин — те сразу перестали жевать. Ник метнул в Саймона испепеляющий взгляд, затем отодвинул стул и поднялся.
— Не хочешь ли извиниться перед дамами, Лейтон, а потом пройти со мной в кабинет?
«Наконец-то», — со вздохом облегчения подумал Саймон. Он поклонился женщинам, пробормотал извинения, а затем развернулся и зашагал следом за другом.
Они не говорили, пока не вошли в кабинет. Но как только дверь за ними закрылась, Ник проворчал:
— Во-первых, я отнюдь не в восторге, что ты не дал мне доесть…
— У меня нет времени на болтовню, — перебил герцог.
— А во-вторых… Черт побери, о чем ты думал, говоря так о моей сестре?
— Я собираюсь жениться на ней.
Ник в растерянности заморгал.
— В самом деле?.. Но я совершенно уверен, что мы с братом не давали тебе разрешения даже ухаживать за ней. Не говоря уж о женитьбе…
— Я не нуждаюсь в вашем разрешении! Она моя!
Ник прищурился и процедил:
— Предлагаю тебе высказаться иначе, герцог!
Саймон сделал глубокий вдох, заставляя себя сохранять спокойствие, хотя у него так и чесались руки врезать приятелю в челюсть.
— Я бы хотел ухаживать за твоей сестрой.
Ник кивнул:
— Теперь гораздо лучше.
— Отлично. Где же она?
— Но я не давал тебе своего разрешения на ухаживания, — заметил Ник.
Саймон невольно сжал кулаки.
— А собираешься дать его?
— Нет, не думаю…
— Черт подери, но почему?! — взревел Саймон.
— По целому ряду причин. Перечислить их?
— Нет, с меня хватит. Если она направляется в Лондон, я еще смогу нагнать ее. Я скачу быстрее, чем едет ее карета. — Герцог направился к двери.
— Ты не покинешь этот дом, Лейтон. Во всяком случае, не в таком настроении.
Саймон резко развернулся.
— Ты считаешь, что я могу как-то обидеть ее?
— Нет. Но думаю, ты ее расстроишь, а ей сейчас и без того нелегко.
— Ты полагаешь, что сможешь остановить меня?
— Знаю, что смогу. Наверное, мне незачем напоминать тебе о мерах безопасности, которые применяются в Таунсенд-Парке.
Саймон стал мерить шагами комнату.
— Но я герцог! И этот титул открывает мне двери везде и всюду, а вот в вашей семье… похоже, у вас наоборот.
Ник ухмыльнулся.
— Такова наша извращенная натура. И это первая в моем списке причин, по которым я не хочу, чтобы ты женился на Джулиане.
— Да уж… Быть герцогиней — воистину непосильный труд.
