Но когда я добралась до хижины, он действительно был там. Настоящий, реальный.
— Ты почему давно не приходила к нам? — сказал он.
И я увидела его улыбку. Ощутила запах мокрой шерсти.
Мы уселись у разгоревшегося очага, и он взял чашку горячей воды с заваренными в ней травами. Я подумала, что он выглядит усталым, — то ли ребенок не дает ему спать по ночам, то ли он беспокоится о чем-то. Волосы у него отросли и густой гривой закрывали шею. За долгую зиму они стали темнее, так что теперь были цвета темно-рыжей земли. Почти как торф. Его борода тоже потемнела.
— Зачем пришли солдаты? — спросила я.
— Они сказали, что гарнизон в Инверлохи переполнен. Они попросили разместить их на время и накормить.
— Надолго?
— Пока будет держаться непогода. Кто знает, сколько это продлится?
— У вас достаточно еды?
— Мы постараемся, чтобы было достаточно. У нас еще есть сельдь. Соленая говядина. — Он посмотрел в чашку. — У нас живет четверо солдат, в нашем доме.
— Четверо?
— В каждом доме по нескольку — от нашего кузена в Преклете до восточного края. — Он улыбнулся. — Некоторые совсем мальчишки… Они кашляют из-за этой погоды. Рукава у них слишком длинные, Сара ушила… — Он поймал мой взгляд. — Ты боишься их?
Я залилась краской. Я смотрела в огонь, сомневаясь в том, что хочу сказать. Когда я заговорила, голос был еле слышен:
— Да. Их так много. Мне кажется, здесь никогда не было столько людей… Они оставляют следы по всей долине.
— Ты боишься их из-за того, что они могут что-то сделать долине? Растениям?
— Да.
Он покачал головой:
— Гленко видела кое-что и похуже, чем нескольких пришедших солдат. Здесь были битвы и голод. Дожди сменяли друг друга. Ты думаешь, они обидят тебя?
Я содрогнулась. Возможно, он заметил это.
— Я говорил с Иэном. Он сказал, что ты напугана. Почему? — спросил он мягко.
— Они солдаты.
— Но они пришли с миром. И ведут себя порядочно, как и мы.
— Они люди короля. Это слово…
Он потряс головой:
— Неужели это та самая девчонка? Та, что так сильно доверяет миру? Что столько говорит о духовности и вере? Я думал, это из нас двоих только я был всегда поспешен в суждениях.
— Но…
— Сассенах, — сказал Аласдер, — я знаю. Я знаю, какую жизнь ты прожила. Я знаю, что ты убегала от опасности и что эта опасность в основном исходила от мужчин, но эти солдаты… Мы поклялись в верности королю, которому они служат. Зачем им причинять нам вред? Почему именно теперь? Мы разве не на их стороне? — Он тяжело вздохнул. — Если бы мы отказались предоставлять им убежище, что тогда? Мы бы нарушили клятву, и за это на нас бы пал гнев голландца. Или они бы вытащили клинки, обнажили их против нас…
Он выпил.
— Я знаю.
— Тебе будет легче, — сказал он, — если ты будешь знать, что они родственники Сары.
— Сары?
— Ага. Человек, который командует этими солдатами. Он Кэмпбелл. Роберт Кэмпбелл из Глен-Лайона — кузен Сары по крови. — Аласдер пожал плечами. — Признаю, что он пьяница, и слишком много играет в карты, и не очень-то приятный, но все-таки родственник. Все-таки порядочный человек — по крайней мере настолько, насколько таковым может быть Кэмпбелл. С чего бы ему причинять вред нам? И особенно ей? — Он понизил голос: — Когда ты перестала доверять людям? Я думал, ты живешь в доверии.
— Я так и живу! Да. Но я встречала солдат раньше. И эта встреча не была радостной.
Он молчал. Некоторое время единственным звуком в хижине было потрескивание огня. Потом он медленно проговорил мрачным голосом:
— И они обидели тебя?
Я собралась ответить: «Да, обидели». Мне захотелось рассказать ему, что красномундирник схватил меня и пытался овладеть мной против моего желания, и что он грубо обошелся с кобылой, которую я любила, и что он приставил клинок к моему горлу, и как сильно я плакала после этого, и как боялась, что это произойдет опять. Я не хотела, чтобы надо мной надругались. Я не хотела ощущать на себе тяжесть незнакомца. Я не хотела ничего из этого — ни прикосновений мужчины или не таких прикосновений, — и, думая об этом, я чувствовала, что глаза становятся горячими и влажными. Но еще я подумала о Саре. Я увидела, каким уставшим выглядит ее муж и сколько в нем беспокойства, и не стала ничего говорить. Какое я имела право говорить это? И я оставила при себе эту тайну.
— Нет. Они не обидели меня.
Аласдер наклонился ко мне:
— Я согласен с тобой. Мне не нравится, что они здесь — едят наше мясо и жгут наше топливо. Но у нас нет выбора. И отец гордится тем, что он хороший, гостеприимный хозяин… Возможно, мы будем вознаграждены за нашу доброту в свое время? — Он подмигнул, дотронулся до моей руки. — Они уйдут с первой оттепелью, я обещаю.
Он ушел немного погодя. Орех, тяжелый от снега, скрипел всю ночь, и я слушала его в темноте.
Родственник Сары, сэр. Запишите это. Кэмпбелл из Глен-Лайона. Родственник Сары.
Как и я, она не уходила далеко в такую погоду. Она не бродила по заснеженным холмам, как ее муж, и не покидала дом на большее время, чем требовалось, чтобы набрать воды в ручье. Она очень хорошо заботилась о гостях. Она резала соленое мясо и жарила корнеплоды на огне, а однажды вечером вынесла в темноту свиную кость для их собаки. Она позвала пса по имени. Она позвала его дважды, и он хрипло взвыл и поймал брошенную кость.
Я видела это. Я стояла около скованной льдом тихой реки.
Аласдер был прав. Я не судила — я никогда не судила.
А если бы я когда-то кого-то осудила, то была бы собой очень недовольна. Потому что меня судили всю жизнь и мне было отвратительно то, как люди пялились на мои спутанные космы и шептались, прикрываясь рукой, услышав мой писклявый голос, и то, как из-за дикой красоты Кору прозвали ведьмой. Я всегда злилась на это. А встретив Сливу и его болотников в лесах, я осознала, насколько это неправильно — судить слишком быстро, да и вообще судить. Он был так добр ко мне. Я думала, «болотники» и «разбой» — одно целое, и вначале испугалась. Но затем я поселилась у их огня и лечила их раны. Слива рассказывал мне истории о Шотландии и о своей жизни, и, возможно, тот одинокий вор был самым добрым человеком из всех, кого я встречала за долгие годы, — до этого его знали лишь как болотника. О нем бы сказали: «Вор. Дьявол». Никто бы не запомнил его как часть мира, как живого человека с бьющимся сердцем. Как друга.
Так что я не осуждала солдат. Я убедила себя в этом. Глядя в ведро с водой на свои призрачные глаза и худое лицо, я взывала к доводам рассудка. «Лишь один из них когда-то обидел тебя. И это было несколько лет назад… Беды не случится».
