— Ты предусматриваешь все! — воскликнула я. — Но как быть с мистером Дурбином? Что, если он попытается затеять расследование?
— Сделать это ему будет сложно, — ответил Питер, — если только журналистам не удастся выяснить дату и место совершения бракосочетания. Едва ли им это удастся без нашей помощи. Тебе придется разрешить им несколько раз сфотографировать тебя и дать несколько аккуратненьких интервью относительно того, что ты думаешь об Англии.
— Ты говоришь так, как будто это может доставить мне удовольствие, — вздохнула я.
— А разве не так? Подобные вещи приятны любой женщине. Лично я отказываюсь от любых фотосъемок и любых высказываний личного характера.
— Ах, вот как, — рассмеялась я. — Значит, ты хочешь взвалить на меня всю грязную работу.
— Ну, а вдруг тебе понравится это занятие, — ответил Питер.
Разговор этот происходил перед обедом и прервался он только, когда дед вместе с Тимом вернулись в столовую. Дед показал Тиму свою библиотеку, которая, как я заметила, была предметом особой гордости старика, и всем гостям рано или поздно приходилось знакомиться с ней.
Питер сказал мне, что некоторые раритетные издания старых книг стоят тысячи фунтов. Я вполне невинным образом предположила, что некоторые из них можно продать, а вырученные деньги пустить на приведение в порядок замка, устройство освещения, отопления и водопровода. Питер посмотрел на меня так, будто я предлагала совершить святотатство.
— Ты не понимаешь, — проговорил он терпеливо. — Библиотека Макфилланов известна всему свету. Она уникальна, и продажа даже части ее разобьет сердце твоего деда.
— По-моему, ему было бы удобнее здесь жить при электрическом освещении.
Питер вздохнул.
— Похоже, мне придется долго объяснять тебе правильный английский, а точнее шотландский взгляд в отношении древностей, фамильных ценностей и той гордости, которую приносит обладание ими.
Он поддразнивал меня, однако в его словах скрывалась и укоризна, однако прежде, чем я успела ответить, Тим вернулся из библиотеки, и по выражению на его лице я поняла, что знакомство с книгами утомило моего любимого. Тим не очень любит читать — по правде говоря, я часто сердилась на него из-за того, что он никогда не прочитывал самые новые и широко обсуждаемые романы до того, как они выходили из моды.
— У меня не хватает на это времени, Мела, — возражал он. — Это тебе хорошо читать, но, когда я возвращаюсь домой из офиса, мне совершенно не хочется садиться за книгу; мне хочется куда-нибудь пойти, потанцевать, сыграть во что-нибудь, размяться. «По одной газете в день» — такова моя норма чтения.
И я смирялась с его точкой зрения, хотя временами ощущала досаду от того, что едва захочешь обсудить какой-нибудь животрепещущий вопрос, как оказывается, что Тим ничего не знает о нем и, более того, не имеет желания узнать. Питер, напротив, много читал — я обнаружила это во время совместного пребывания в Глазго, кроме того, он превосходно разбирался в иностранной литературе.
Занимаясь иностранными языками, я поняла, как много дает чтение художественной литературы на языке первоисточника, и потому читала французские романы, немецких философов, итальянские оперные либретто, так что в известной мере вправе считать себя, так сказать, начитанной — во всяком случае, с канадской точки зрения. Канадцы — люди деловые, и по большей части им приходится усердно трудиться, чтобы заработать на жизнь, поэтому у них нет времени на чтение. Таким и было главное оправдание Тима. А с Питером мне было интересно поговорить о книгах и писателях. Мне еще не приходилось встречать мужчину, с которым можно было бы поговорить о своих литературных вкусах. И тем не менее я не обладаю такой любовью к книгам, чтобы отказаться ради них от собственного уюта, особенно в том случае, если бы меня, как у собственного деда, ожидали тысячи фунтов, способных превратиться в удобства и роскошь.
Однако, судя по выражению, появившемуся на лице Питера, когда я предложила продать библиотеку Макфилланов, подобные идеи характеризуют меня как самую типичную обывательницу. Бедный Питер! Представляю себе, сколько ударов в моем отношении ему придется перенести в самые ближайшие дни нашего брака, а он тем не менее добр со мной. Поэтому, наверное, мне так и стыдно, когда я думаю о том, что обманываю его. Во время обеда я поймала на себе его взгляд, и он поднял свой бокал, давая понять, что пьет за мое здоровье. Я улыбнулась в ответ, а потом заметила, что Тим смотрит на меня с совершенно убийственным выражением и почувствовала, что виновата и перед ним.
Боже мой! Ну почему в моей жизни все оказалось так запутанно? Иногда мне кажется, что лучшее, что я могу сделать, — это сбежать от них обоих и начать где-нибудь далеко-далеко новую жизнь под другим именем.
Но это конечно же невозможно, и мне придется приложить все свои силы, чтобы обрести спасение.
Когда обед закончился, мы вернулись в большую гостиную, и, воспользовавшись мгновением, когда Питер клал полено в очаг, Тим шепнул мне на ухо:
— Мне нужно поговорить с тобой, не могла бы ты спуститься сюда, после того как все уснут?
Времени на ответ у меня не было, Питер как раз повернулся и сел возле меня, и весь вечер я ловила на себе вопросительный взгляд Тима.
Он казался настолько жалким, что спустя некоторое время я уже не могла выносить этого и кивнула ему головой лишь ради того, чтобы он почувствовал облегчение, чтобы принести ему радость.
Я подумала, что каким-нибудь образом сумею устроить это, однако перспектива была рискованна для нас обоих. Впрочем, никакой иной возможности объясниться не было.
Мы просидели за разговором перед огнем почти до одиннадцати часов; тут я поднялась на ноги и сказала, что всем пора ложиться спать. Мы распрощались, и дед попросил привернуть свет на лестнице.
Одеваясь к обеду, я слышала, как люди возятся в коридоре, и спросила помогавшую мне Джинни о том, что происходит. Она ответила, что Манро переносит вещи Питера в комнату, расположенную напротив моей.
— Зачем? — спросила я.
Когда Джинни сообщила мне, что комната эта является будуаром по отношению к той, которую я занимаю, лицо мое окрасилось румянцем. Только тут я поняла, что моя спальня предназначалась для супружеской пары. Она была очень большой, и в ней стояла широкая кровать под балдахином на четырех столбиках.
Поднимаясь по лестнице, я пыталась понять, каким образом сумею спуститься вниз, на свидание с Тимом, и что произойдет, если он будет ждать меня час за часом, но я так и не приду.
«Бедный Тим!» — подумала я, понимая, что должна как-то ухитриться и пробраться к нему.
Нам нужно было столько сказать друг другу, столько обсудить, столь многое мне хотелось услышать.
Я не намеревалась раздеваться, но решила снять обеденное платье и надеть то, в котором днем ходила к венцу. И, переодевшись, я как раз убирала платье в шкаф, когда в дверь мою постучали.
