«Это Питер! — подумала я. — И что же мне теперь делать?»
Я все еще стояла в нерешительности, когда стук повторился, и ручка двери повернулась. В мою комнату вошел Питер.
— Разрешишь войти и пожелать спокойной ночи?
— Конечно.
В камине горел жаркий огонь, и, пройдя по комнате, я села на пол перед ним.
— Ты получил разрешение деда остаться еще на одну ночь? — спросила я.
Опустившись в уютное кресло, Питер протянул руки к огню.
— На мой взгляд, нам следовало бы придерживаться первоначального плана. Мне пора вернуться к работе.
Мне хотелось вступить в спор, настоять на своем — из-за Тима, однако я вдруг поняла, что лучше не делать этого. Тим говорил о том, что собирается отпроситься в Лондон — так что я могла встретиться с ним и позже. Но в данный момент я чувствовала, что пока не способна справиться со сложностями, возникшими из-за появления Тима.
«Вернуться сюда будет несложно, — подумала я. — Всегда можно сослаться на желание повидать деда, и как знать, может, я сумею приехать сюда и одна».
— Пусть будет по-твоему, — проговорила я вслух, — если тебе кажется, что так будет лучше.
— Не очень-то похоже на медовый месяц, правда? — задумчиво проговорил Питер. — Быть может, впоследствии мы сумеем устроить его себе уже по-настоящему.
Последние два слова он произнес с многозначительной интонацией, я поняла, что он имеет в виду, и покачала головой.
— Я все еще хочу, чтобы мы пока оставались друзьями.
Питер взял мою руку.
— И я, Мела, хочу быть другом тебе, но все же помни, что я люблю тебя!
— Конечно же я этого не забуду.
На мгновение мы оба примолкли.
— Боюсь, что из меня получится очень ревнивый муж.
Я внутренне напряглась, но, постаравшись говорить как можно непринужденнее, спросила:
— Почему ты так думаешь?
Пальцы Питера дрогнули на моей руке.
— Потому что я уже ревную тебя. Я не могу спокойно видеть, как на тебя смотрят другие мужчины. О, я понимаю: ты настолько очаровательна, что они не могут воспротивиться собственной природе, но ты принадлежишь мне, и я хочу удостовериться в том, что ни ты, ни кто-то еще не забудет об этом.
Я испугалась. В голосе Питера слышались угрожающие нотки.
— Ты спешишь и торопишь меня, — проговорила я. — И это человек, который всегда советовал мне не торопиться?! А теперь вдруг все наоборот.
— Но это ты сказала мне, что хочешь «торопиться со страстью». Помнишь, Мела, как ты сказала мне эти слова, когда мы возвращались в Глазго?
— Но я не имела в виду это, — попыталась вывернуться я.
— А я имею в виду именно это, — проговорил Питер.
Он наклонился ко мне и, обвив рукой, привлек к себе, так что я оказалась на коленях возле его кресла.
— Мела, — шепнул он, — неужели мне придется ждать так долго?
— Ну, пожалуйста, Питер!
Внезапно выпустив меня, он поднялся на ноги и застыл, повернувшись ко мне спиной и глядя на огонь.
— Пожалуй, я пойду спать. Доброй ночи!
Он направился к двери. Не думая о последствиях, я воскликнула:
— Только не уходи подобным образом!
— Если я не уйду сейчас, то не уйду никогда, — мрачно ответил Питер.
Вернувшись ко мне от двери, он поднял меня на ноги и прижал к себе.
— Не надо дразнить меня, Мела. Если рискнешь на это — предупреждаю: ты играешь с огнем. Я люблю тебя и безумно хочу тобой обладать. Я хочу быть с тобой благородным, хочу быть ласковым, но, если ты зайдешь слишком далеко, потеряю контроль над собой. И наделаю такого, о чем мы оба будем впоследствии сожалеть. Спокойной ночи.
Склонив голову, он поцеловал меня. Поцелуй его был полон обжигающей страсти. Вопреки всему, что я чувствовала к Тиму, поцелуй Питера взволновал меня. Нечто в глубинах моего естества откликнулось на этот поцелуй. Остаться равнодушной было выше моих сил.
На мгновение я припала к Питеру, возвращая ему поцелуй, однако резким, едва ли не грубым движением он оторвался от меня и не оглянувшись вышел из комнаты.
Я замерла на том месте, где стояла, приложив пальцы к губам, щеки мои горели. Я еще раз убедилась в том, что человек, за которого я вышла замуж, оказался не тем, кем я его себе представляла и которому симпатизировала. В глубине души я уже понимала, что такому Питеру — человеку, ставшему моим мужем, — нельзя симпатизировать: его можно только любить или ненавидеть, полумеры невозможны.
И, сделав над собой усилие, я постаралась обратить свои мысли не к Питеру, а к Тиму. Дорогому Тиму, которого я любила так долго — который был для меня буквально всем… «И остается всем», — напомнила я себе.
Я вспомнила проведенные вместе годы, те счастливые времена, когда мы использовали любой предлог, чтобы встретиться, вспомнила жаркие летние дни, когда, окунувшись в Дорвале, мы отправлялись дальше, в Сент-Эндрюз: купаться, ходить под парусом и играть в теннис; годы, приносившие нам бесконечную радость, беспечное веселье и безоблачное счастье просто потому, что мы были вместе.
«Неужели кто-то или что-то, — спрашивала я себя, — может повлиять на мои чувства к Тиму?»
Тим был моей половинкой. Жизнь без него казалась мне невозможной. Разве я не поняла этого, когда оставила родной дом, где все вокруг напоминало мне о его присутствии, когда, мечтая о смерти, плыла через Атлантический океан?
Я вспоминала все наши забавы, разговоры о нашем общем жилище, о котором мы так часто мечтали вместе, — об уютной квартирке на Шербрук-стрит
[9]
, или, если мы сможем позволить его себе, — о домике на Кот-де-Нэж
[10]
, откуда открывается такой прекрасный вид и где можно завтракать на балконе над кронами деревьев. «Комната с видом…» — как часто вспоминала я слова этой популярной песни, казалось, созданной специально для нас с Тимом. Да, Тим стал частью меня самой, а вот Питеру никогда не стать моей половинкой. Я чувствовала, что Тим принадлежит мне, а я ему, точно так же, как дети неразрывно связаны со своими родителями.
Милый Тим! Мне вспомнилось его изумление при нашей нежданной встрече, как сперва побледнело, а потом раскраснелось его лицо, как целовал он меня во тьме оружейной комнаты… И все же, оставшись в своей спальне в одиночестве, я чувствовала, что поцелуй Питера становится между Тимом и мной.
Прежде меня так никто не целовал. И я испугалась того, что сделал со мной этот поцелуй, того, что он пробудил во мне.
