Это был Рюдберг. Он звонил из больницы.
— Она умерла, — сказал он.
— Приходила в сознание?
— Вообще-то да. Десять минут, не больше. Врачи думали, что теперь пойдет на поправку, а она взяла и умерла.
— Сказала что-нибудь?
Голос Рюдберга прозвучал задумчиво:
— По-моему, тебе лучше приехать в город.
— Что она сказала?
— Вряд ли тебе понравится то, что она сказала.
— Я еду в больницу.
— Лучше в полицию. Я же сказал, она мертва.
Курт Валландер положил трубку.
— Мне надо ехать.
Отец смотрел на него со злобой:
— Тебе нет до меня никакого дела.
— Я приеду завтра, — сказал Курт Валландер, думая про себя, что же делать с этой разрухой, среди которой живет отец. — Я точно приеду завтра, и мы сможем посидеть и поболтать. Приготовим что-нибудь поесть, сыграем в покер.
Курт Валландер почти не умел играть в карты, зато знал, чем ублажить отца.
— Буду завтра в семь, — сказал он.
И поехал назад в Истад.
Без пяти восемь он вошел в ту же самую стеклянную дверь, из которой вышел два часа назад. Эбба приветливо кивнула ему.
— Рюдберг ждет в столовой.
Рюдберг сидел, склонившись над чашкой кофе. Когда Курт увидел его лицо, сразу понял: их ждут неприятности.
4
В столовой они были одни. На первом этаже какой-то пьяница громко возмущался, что его привезли в полицию. А так было тихо, только слабо жужжали обогреватели.
Курт Валландер присел напротив.
— Сними пальто, — сказал Рюдберг, — иначе замерзнешь, когда выйдешь на улицу.
— Сначала я хочу услышать, что она сказала. Потом решу, снимать пальто или нет.
Рюдберг пожал плечами:
— Она умерла.
— Это я уже понял.
— Но она пришла в себя незадолго до смерти.
— Говорила что-нибудь?
— Это сильно сказано — говорила. Шептала. Или шипела.
— Записали на магнитофон?
Рюдберг покачал головой.
— Нечего было писать. Даже и расслышать было почти невозможно. В основном бред. Но я записал все, что понял.
Он вытащил из кармана видавший виды блокнот, стянутый широкой аптечной резинкой. Из блокнота торчал карандаш.
— Она назвала имя мужа, — сказал Рюдберг. — Думаю, хотела узнать, как он себя чувствует. Потом что-то непонятное. Я попытался спросить, кто к ним приходил ночью. Знала ли она их, как они выглядели? Я спрашивал все время, пока она была в сознании. И мне кажется, она меня поняла.
— И что она ответила?
— Я понял только одно слово. «Иностранный».
— Иностранный?
— Именно так. Иностранный.
— То есть она имела в виду, что те, кто убил ее мужа, были иностранцы?
Рюдберг кивнул.
— Ты уверен?
— Часто я говорю, что уверен, если я не уверен?
— Нет.
— Вот так. Теперь мы знаем: последнее, что она произнесла на пороге смерти, было слово «иностранный».
Валландер снял пальто и налил себе кофе.
— Что она имела в виду, черт подери? — пробормотал он.
— Я сидел и думал, пока тебя ждал, — ответил Рюдберг. — Они могли выглядеть не по-шведски. Или говорить на другом языке. Или по-шведски, но с акцентом. Возможностей много.
— Что значит — выглядеть не по-шведски? — спросил Курт Валландер.
— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, — ответил Рюдберг. — В общем, мы можем только догадываться, почему она так сказала.
— А если она все выдумала?
Рюдберг кивнул:
— Тоже возможно.
— Но ты так не думаешь?
— С чего бы ей в последние секунды жизни что-то выдумывать? Старики обычно не врут.
Курт Валландер отхлебнул остывший кофе.
— Из всего этого следует, что нам надо искать следы одного или нескольких иностранцев. Лучше бы она сказала что-нибудь другое.
— Ситуация — поганей не приснится.
Некоторое время оба сидели молча. Пьяница наконец замолчал. Было без девятнадцати минут девять.
— Представь, как это звучит, — прервал Курт Валландер затянувшуюся паузу. — «Единственное, что известно полиции в связи с двойным убийством в Ленарпе, это то, что убийцы, по-видимому, были иностранцами».
— У меня есть опасения и похуже, — сказал Рюдберг.
Курт Валландер прекрасно понимал, что он хотел сказать.
В двадцати километрах от Ленарпа был большой лагерь беженцев, уже не раз подвергавшийся нападению. По ночам там жгли кресты, бросали камни в окна, стены были изрисованы нацистскими лозунгами. Жители окрестных деревень и хуторов с самого начала протестовали против организации лагеря в старом замке Хагехольм. Протесты продолжались и сейчас.
Люди не хотели жить рядом с беженцами.
Валландер и Рюдберг знали еще кое-что, что не было известно широкой публике.
Двоих беженцев поймали на месте преступления при попытке взломать контору предприятия, сдающего в аренду сельскохозяйственную технику. К счастью, хозяин предприятия не был таким уж яростным ксенофобом, так что все дело удалось спустить на тормозах. Взломщиков в стране уже не было, поскольку в виде на жительство им, естественно, отказали.
Валландер и Рюдберг уже не раз говорили о том, что случилось бы, выплыви эта история наружу.
— В это трудно поверить. Чтобы кто-то из беженцев, ожидающих вида на жительство, совершил убийство? Маловероятно, — сказал Курт Валландер.
Рюдберг смотрел на него задумчиво.
— Помнишь, я говорил об удавке? — спросил он.
— Что-то насчет узла?
— Я не знаю этого узла. А об узлах я знаю довольно много, можешь мне поверить, я ходил под парусом всю свою молодость.
Курт Валландер глядел на него изучающе.
— Ну и к чему ты ведешь?
— К тому, что этот узел вряд ли завязал кто-то из бывших членов шведского скаутского кружка.
— Ну и что? Что, черт подери, у тебя на уме?
— Узел завязан иностранцем.
Курт не успел ничего ответить, потому что вошла Эбба. Она налила себе кофе.
— Шли бы вы домой и выспались, если хотите быть в форме, — посоветовала она. — Беспрерывно звонят журналисты, хотят, чтобы вы им что-нибудь сообщили.
