— Ларс Хердин. У меня ферма в Хагерстаде, двадцать гектаров. Выращиваю бычков, но последнее время дело идет все хуже.
— У меня есть все его данные, — вставил Ханссон. Похоже, он торопился на бега.
— Если я правильно понимаю, вы пришли к нам, потому что у вас есть факты, касающиеся убийства супругов Лёвгрен. — Валландер поймал себя на излишней официальности. Надо бы попроще, подумал он.
— Ясно, что дело в деньгах, — сказал Ларс Хердин.
— В каких деньгах?
— В их деньгах, в чьих же еще?
— Вы не могли бы выражаться понятнее?
— Что тут непонятного? Немецкие деньги.
Курт Валландер глянул на Ханссона. Тот незаметно пожал плечами — имей терпение.
— Давайте поподробнее, — сказал Валландер. — Пожалуйста, все, что вы знаете.
— Лёвгрен и его отец неплохо заработали во время войны, — сказал Ларс Хердин. — У них была тайная скотобойня в смоландских лесах. Они покупали выбракованных лошадей, а мясо втихую продавали в Германию. Заработали кучу денег, и никто их не поймал. А Лёвгрен не только жадный, но и ушлый. Он хорошо поместил деньги, и с годами его капитал только рос.
— Вы имеете в виду отца Лёвгрена?
— Я имею в виду Лёвгрена. Отец умер сразу после войны.
— Вы хотите сказать, что они были состоятельными людьми?
— Не они. Она-то ничего не знала о деньгах.
— Он скрывал свое состояние от жены?
Ларс Хердин кивнул.
— Он всегда обманывал сестру.
Курт Валландер посмотрел на него вопросительно.
— Мария Лёвгрен была моей сестрой. Ее убили, потому что он припрятал свои денежки.
Валландер уловил горечь в словах Хердина. Или то была ненависть?
— И он хранил деньги дома?
— Только иногда.
— Иногда?
— Когда снимал со счета.
— Можно поподробнее?
На Хердина словно накатило.
— Юханнес Лёвгрен был просто мразью, — сказал он, — и я ничуть не жалею, что он подох. Но Марии не надо было умирать, этого… этого я никогда не прощу!
Взрыв произошел так неожиданно, что ни Ханссон, ни Валландер не успели среагировать. Ларс Хердин схватил со стола толстую стеклянную пепельницу и шарахнул ею со всей силы в стену, рядом с головой Валландера. Осколки брызнули во все стороны, и один из них впился ему в нижнюю губу.
Наступила такая тишина, что, казалось, заложило уши.
Ханссон поднялся с места, готовый броситься на огромного Хердина, но Валландер сделал предостерегающий жест рукой, и Ханссон медленно опустился на стул.
— Прошу прощения, — сказал Ларс Хердин. — Если у вас есть щетка… и совок… я все уберу… Вы не беспокойтесь, я заплачу.
— Уберут без вас, — сказал Курт Валландер. — Если вы успокоились, давайте продолжим разговор.
Ларс Хердин, казалось, овладел собой.
— Юханесс Лёвгрен был просто мразью, — повторил он. — Притворялся, что такой же, как все. Но думал он только о деньгах, которые они с папашей наворовали во время войны. Вечно жаловался, дескать, все так дорого, крестьяне все беднеют… А у самого была куча денег, и их становилось все больше.
— И эти деньги он держал в банке?
Ларс Хердин пожал плечами:
— В банке, в акциях, в облигациях — откуда мне знать?
— А зачем он иногда снимал большие деньги?
— Он ходил налево. У него была баба в Кристианстаде, он с ней в пятидесятые годы прижил ребенка. Мария опять же ничего не знала. Ни о бабе, ни о ребенке. Той он каждый год отдавал больше денег, чем Мария видела за всю свою жизнь.
— О каких примерно суммах идет речь?
— Двадцать пять, тридцать тысяч. Два-три раза в год. Он брал в банке наличные, находил подходящий предлог и ехал в Кристианстад.
Курт Валландер задумался, пытаясь выделить самые важные вопросы — выяснение всех деталей заняло бы несколько часов.
— Что сказали в банке?
— Если нет ордера, они ничего не скажут, — сказал Ханссон. — Мне не дали посмотреть бумаги. Но я поинтересовался, бывал ли он в банке в последнее время.
— Ну и что — бывал?
Ханссон кивнул:
— В четверг. За три дня до смерти.
— Точно?
— Одна из кассирш знает его в лицо.
— И что, он снял большие деньги?
— Я же сказал, этого они не могут сообщить. Но кассирша кивнула — улучила момент, когда директор отвернулся.
— Поговорим с прокурором, когда будет готов протокол свидетельских показаний. Мы должны заглянуть в его счета и понять, что происходит.
— Это кровавые деньги, — вставил Ларс Хердин.
Он был чернее тучи. Валландер испугался, как бы фермер опять не стал кидаться предметами.
— Вопросов остается много, — сказал он, — но один из них я хочу задать прямо сейчас. Откуда вы все это знаете? Вы же утверждаете, что Лёвгрен даже от жены скрывал свои тайны?
Ларс Хердин молча уставился в пол.
Курт Валландер посмотрел на Ханссона, но тот покачал головой.
— Вы должны ответить на этот вопрос. — Валландер снова повернулся к Хердину.
— Я никому ничего не должен, — буркнул тот. — Я их не убивал. По-вашему, я убил свою сестру?
Курт Валландер попробовал подобраться к вопросу с другого края:
— Сколько человек знает про эти деньги?
Ларс Хердин молчал.
— То, что вы скажете, останется в этой комнате.
Ларс Хердин смотрел в пол.
Инстинкт подсказывал Валландеру, что не надо на него нажимать.
— Слушай, принеси нам кофе, — сказал он Ханссону. — И может, булочку найдешь.
Ханссон удалился.
Ларс Хердин продолжал изучать рисунок на линолеуме. Валландер ждал.
Ханссон принес кофе, Ларс Хердин стал грызть черствую венскую слойку.
Курт Валландер решил, что можно предпринять еще одну попытку.
— Все равно когда-то же вам придется ответить на этот вопрос.
Ларс Хердин поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза:
— Еще когда они поженились, я знал, что Лёвгрен не тот, за кого себя выдает. Я просто чувствовал. Мария — моя младшая сестра, и я, ясное дело, хотел, чтобы у нее все было хорошо. Мне он казался подозрительным, еще когда терся в доме наших родителей и уговаривал Марию выйти за него замуж. Тридцать лет. Тридцать лет ушло на то, чтобы выведать, кто он такой. Как — мое дело.
— Вы рассказывали сестре об этом?
