Она принесла стакан воды, в котором вскипал белый порошок.
Взяв чашку с кофе, он заметил, что руки дрожат.
Может, от тревоги, а может, от облегчения.
Когда несколько часов назад Нурен приказал ему выйти из машины, он решил, что с его полицейской карьерой все кончено. Попасться пьяным за рулем означало немедленное увольнение. И если он, даже отсидев срок, вернется когда-нибудь на службу в полиции, как он будет смотреть в глаза коллегам?
Мелькнула мысль, что можно устроиться в отдел безопасности на какую-нибудь фабрику. Или на какое-нибудь небольшое охранное предприятие, если удастся. Но его двадцатилетняя служба в полиции кончена. А он был полицейским, и никем другим.
Ему даже в голову не пришло попытаться как-то задобрить или подкупить Петерса и Нурена. Единственное, что он мог сделать, — просить. Взывать к их профессиональной солидарности, партнерству. Дружбе, которой вообще-то и не было.
Но ему и этого делать не пришлось.
— Езжай с Петерсом, а я отгоню твою машину домой, — сказал Нурен. Валландер почувствовал колоссальное облегчение, но в голосе Нурена явственно слышалась брезгливость.
Курт молча сел на заднее сиденье. Всю дорогу до его дома Петерс не проронил ни слова.
Нурен подъехал почти сразу и отдал ему ключи.
— Тебя кто-нибудь видел кроме нас? — спросил он.
— Ни одна душа.
— Тебе чертовски повезло.
Петерс кивнул. И тут Курт Валландер окончательно понял, что они будут молчать. Они пошли ради него на должностное преступление. Почему, он так и не понял.
— Спасибо, — выдавил он.
— Ладно, обойдется, — сказал Нурен.
И они уехали.
Он поднялся к себе, допил оставшийся в бутылке виски и прилег на диван. Думать он ни о чем не мог, но сон тоже не шел.
В четверть седьмого, кое-как побрившись, он уже был в машине. Он понимал, что совершенно трезвым его назвать нельзя. Но теперь он уже не рисковал встретить Петерса и Нурена — их смена закончилась в шесть.
Он попытался сосредоточиться на работе. Вместе с Йораном Буманом они должны найти недостающее звено в следствии о двойном убийстве в Ленарпе.
Ни о чем другом он старался не думать. Потом. Когда пройдет похмелье, когда он сможет посмотреть на все со стороны.
Он был один в гостиничном кафе. Сквозь пелену дождя со снегом свинцово поблескивало море. Из гавани выходил рыболовный тральщик, и он попытался разглядеть черные цифры на борту.
Пива бы, подумал он. Кружку старого доброго пильзнера, вот было бы счастье.
Соблазн был силен. Неплохо бы еще купить выпивки на вечер. Ему не хотелось быстро трезветь.
Хорош полицейский, подумал он.
Жалкий легаш.
Миловидная официантка налила ему кофе. Он вдруг представил, что поселился в этой гостинице и она пришла к нему ночью. За плотно задернутыми занавесками можно попытаться все забыть, забыть себя самого. Страна забвения. К черту реальность.
Он допил кофе и взялся за портфель. У него оставалось еще немного времени, чтобы освежить в памяти детали следствия.
Вдруг его охватило беспокойство. Он поднялся и пошел к автомату. Трубку взяла Эбба.
— Как прошел вечер? — спросила она.
— Лучше не придумаешь. Спасибо еще раз за костюм.
— Всегда пожалуйста.
— Я звоню из гостиницы «Свеа» в Симрисхамне. Сейчас поедем с Йораном Буманом из Кристианстада кататься по округе. Я позвоню.
— Все спокойно. И в лагерях тихо.
Он пошел в туалет и вымыл холодной водой лицо, стараясь не смотреть в зеркало. Осторожно потрогал шишку на лбу. Она еще побаливала, но обожженная рука уже не беспокоила.
Рана в бедре давала о себе знать, только когда он вытягивал ногу. Он вернулся в кафе и заказал завтрак. За едой еще раз перелистал свои бумаги.
Йоран Буман был точен. Он вошел в кафе ровно в девять.
— Ну и погодка! — хмыкнул он.
— Лишь бы не снежная буря, — отозвался Курт Валландер.
Пока Буман пил кофе, они обсудили план действий.
— Похоже, нам повезло, — сказал Буман. — Женщина в Гладсаксе и те две в Кристианстаде на месте, мы найдем их без хлопот.
Они начали с Гладсакса.
— Ее зовут Анита Хесслер, — сказал Йоран. — Пятидесяти восьми лет. Два года назад вышла замуж за маклера по недвижимости.
— Хесслер — это ее девичья фамилия?
— Сейчас она Юханссон. Ее муж — Клас Юханссон. У них собственный дом на окраине. Мы немножко покопались в ее прошлом. Ничего особенного. Домохозяйка. — Он посмотрел в записи. — Девятого марта пятьдесят первого года она родила сына в кристианстадском роддоме. В четыре часа тринадцать минут, если быть точным. Насколько мы знаем, это ее единственный ребенок. Но у Класа Юханссона четверо детей от предыдущего брака. Он к тому же на шесть лет моложе ее.
— То есть этому сыну сейчас тридцать девять, — сказал Валландер.
— Его окрестили Стефаном, — сказал Йоран Буман. — Живет в Охусе, работает в Кристианстаде налоговым инспектором. Живет скромно, больших долгов нет, таунхаус, жена, двое детей.
— А налоговые инспектора — они часто совершают убийства? — поинтересовался Валландер.
— Как тебе сказать… — Бауман сделал вид, что задумался.
Оба рассмеялись и поехали в Гладсакс. Мокрый снег перешел в проливной дождь. У въезда в деревню Йоран свернул налево.
Район вилл резко отличался от низких белых домиков в самой деревне. Напоминает пригород большого города, где живут состоятельные люди, подумал Валландер.
Дом стоял последним в ряду. На бетонном пьедестале высилась огромная параболическая антенна. Сад безукоризненно ухожен. Они немного посидели в машине, рассматривая внушительное строение красного кирпича.
— Муж вряд ли дома, — сказал Буман. — У него контора в Симрисхамне. Он продает недвижимость богатым немцам.
— А разве это законно?
Йоран Буман пожал плечами.
— Подставные лица. Немцы хорошо платят, а право собственности получает какой-нибудь швед. У нас тут некоторые люди этим живут.
Внезапно Валландер уловил легкое движение гардины в одном из окон. Едва заметное, различимое только опытному полицейскому глазу.
— Кто-то дома, — сказал он. — Пошли?
Открывшая дверь женщина была необыкновенно красива. На ней был застиранный тренировочный костюм, но это нисколько не уменьшало ее обаяния. Курт Валландер подумал, что она не похожа на шведку.
Как она себя поведет, когда узнает, что они из полиции?
Только посмотрела с удивлением. Потом улыбнулась, показав ряд ровных белых зубов. Неужели ей пятьдесят восемь? Больше сорока пяти он бы ей не дал.
