— Завтра надо посадить нескольких сотрудников отвечать на звонки. — Валландер даже не подумал комментировать бьёрковские замечания насчет пресс-конференции. — Когда исчезает женщина верующая, мать двоих детей, я очень опасаюсь, что звонков будет прорва, начнут названивать даже те, кто вообще ничего не видел. С благословениями и молитвами за полицию. Ну и конечно те, кто, будем надеяться, действительно может что-то сообщить.
— Глядишь, она и сама объявится.
— Ни ты, ни я в это не верим, — отозвался Валландер.
Потом он рассказал о странном пожаре. О взрыве. Бьёрк слушал и мрачнел:
— Что все это означает?
Валландер развел руками:
— Не знаю. Я еду к Роберту Окерблуму, надо продолжить разговор.
Бьёрк пошел к двери, но на пороге обернулся:
— В пять соберемся у меня, подведем итоги.
Уже собираясь выйти из кабинета, Валландер вспомнил, что забыл поручить Сведбергу одно небольшое дело. И опять позвонил на пожар:
— Помнишь, вчера вечером одна из патрульных машин чуть не столкнулась с «мерседесом»?
— Память у меня плохая, — вздохнул Сведберг.
— Разузнай подробности этого инцидента. Я сильно подозреваю, что этот «мерседес» связан с пожаром. А может быть, и с Луизой Окерблум, но не наверняка.
— Я записываю, — сказал Сведберг. — Еще что-нибудь?
— В пять совещание, здесь в управлении. — Валландер закончил разговор.
Через пятнадцать минут он опять был на кухне у Роберта Окерблума. Сидел на том же стуле, что и несколько часов назад, пил чай.
— Иной раз мешают разные неожиданности, — сказал комиссар. — Случился сильный пожар. Но теперь он под контролем.
— Понимаю, — учтиво отозвался Роберт Окерблум. — Быть полицейским наверняка очень нелегко.
Валландер смотрел на него, ощупывая в кармане наручники. Он не возлагал особых надежд на допрос, который предстояло начать.
— У меня к вам несколько вопросов, — сказал он. — Мы ведь вполне можем поговорить и здесь.
— Конечно. Задавайте ваши вопросы.
Валландер заметил, что мягкий и вместе с тем отчетливо предупредительный тон Роберта Окерблума действует ему на нервы.
— В первом вопросе я не очень-то уверен. У вашей жены есть проблемы со здоровьем?
Окерблум посмотрел на него с удивлением:
— Нет. С какой стати?
— Просто я подумал, вдруг она узнала, что у нее какое-то тяжелое заболевание. В последнее время она ходила к врачам?
— Нет. И вообще, если бы она заболела, то непременно сказала бы мне.
— Есть тяжелые болезни, о которых люди порой предпочитают не рассказывать. По крайней мере, им нужно несколько дней, чтобы собраться с духом и с мыслями. Ведь нередко больному приходится утешать того, кому он сказал о своей болезни.
Прежде чем ответить, Роберт Окерблум задумался:
— Я уверен, ничего такого не было.
Валландер кивнул и продолжал:
— А как насчет алкоголя? В этом плане у нее все в порядке?
Роберт Окерблум вздрогнул.
— Почему вы об этом спрашиваете? — помолчав, спросил он. — Ни она, ни я алкоголем не увлекаемся, в сущности в рот не берем.
— И все-таки шкаф под мойкой заставлен крепкими напитками, — сказал Валландер.
— Мы не против, когда другие выпивают. В разумных пределах, конечно. Иногда к нам приходят гости. Даже такая маленькая риелторская контора, как наша, временами устраивает так называемые презентации.
Валландер кивнул. У него не было причин не принимать этот ответ. Он достал из кармана наручники и положил их на стол, пристально наблюдая за Робертом Окерблумом.
Как он и ожидал, на лице Окерблума отразилось недоумение.
— Вы хотите задержать меня? — спросил он.
— Нет. Эти наручники я нашел в нижнем ящике левой тумбы, под пачкой писчей бумаги, в вашей конторе наверху.
— Наручники… я никогда раньше их не видел.
— Поскольку вряд ли их положили туда ваши дочери, остается допустить, что они принадлежали вашей жене, — сказал Валландер.
— Ничего не понимаю.
И вдруг Валландер понял, что Окерблум лжет. Еле заметная модуляция голоса, легкая неуверенность во взгляде. Вполне достаточно, чтобы Валландер заметил.
— Кто-нибудь другой мог положить их туда?
— Не знаю. У нас бывают только члены нашего прихода. Не считая гостей на презентациях. Но они наверх не поднимаются.
— А еще?
— Наши родители. Кое-кто из родни. Подружки девочек.
— Довольно много народу, — заметил Валландер.
— Ничего не понимаю, — повторил Роберт Окерблум.
Конечно, не понимаешь: как умудрился забыть про них и не спрятать, думал Валландер. Вопрос в другом: что они означают?
Впервые комиссар задал себе вопрос: не мог ли Роберт Окерблум убить свою жену? Но тотчас отмел эту мысль. Наручников и лжи маловато, чтобы опровергнуть все прежние его допущения.
— Вы правда не можете объяснить, что это за наручники? — переспросил Валландер. — Пожалуй, стоит напомнить вам, что закон отнюдь не запрещает держать дома наручники. Никакой лицензии на них не нужно. Не разрешается только почем зря заковывать людей.
— Вы думаете, я лгу? — спросил Роберт Окерблум.
— Я ничего не думаю. Я просто хочу знать, почему эти наручники были спрятаны в письменном столе.
— Я уже сказал, что не понимаю, как они попали в дом.
Валландер кивнул. Пока нет нужды прижимать его к стенке. До поры до времени. Может, этот брак прикрывает извращенную и даже весьма драматичную сексуальную жизнь? Может, этим в свою очередь и объясняется исчезновение Луизы Окерблум?
Валландер отодвинул чашку в знак того, что разговор окончен. Наручники он опять сунул в карман, предварительно завернув в носовой платок. Может, эксперты установят, для чего их использовали.
— Пока все. — Комиссар встал. — Как только что-нибудь выяснится, я вам сразу сообщу. А вы приготовьтесь, нынче вечером начнется тарарам, когда выйдут газеты и новости по местному радио. Но будем надеяться, конечно, что это нам поможет.
Роберт Окерблум молча кивнул.
Валландер пожал ему на прощание руку и пошел к машине. Погода снова менялась. Дождь уже только моросил, ветер стал потише. Комиссар заехал в кондитерскую Фридульфа, что возле автобусной станции, выпил кофе и съел парочку бутербродов. Было уже полпервого, когда он опять сел в машину и поехал на пожар. Припарковался у ограждения и увидел, что от дома и сарая-пристройки остались только дымящиеся руины. Но криминалистам пока рановато приниматься за дело. Он подошел поближе к очагу пожара и поговорил с брандмейстером Петером Эдлером, которого хорошо знал.
