— До вечера меня не будет, — сказал он администратору. — Если кто-нибудь спросит меня, лично или по телефону, скажете, что у меня срочное дело и связаться со мной нельзя.
— До которого часа?
— До поры до времени.
На Центральном вокзале, заметив Линду, он едва ее узнал. Волосы выкрашены в черный цвет, довольно короткая стрижка, яркий макияж. На ней был черный комбинезон, ярко-красный плащ и полусапожки на высоких каблуках. Валландер обратил внимание, что многие мужчины оглядываются на нее, и почему-то вдруг почувствовал досаду и смущение. Он назначил свидание собственной дочери. А навстречу ему шла молодая самоуверенная женщина. Давняя застенчивость исчезла без следа. Он обнял ее с ощущением, что совершает не вполне уместный поступок.
Линда сказала, что проголодалась. Пошел дождь, и они забежали в кафе на Васагатан, прямо напротив почтамта.
Она ела, а Валландер смотрел на нее и, когда она спросила, не хочет ли он тоже взять что-нибудь, покачал головой.
— Мама была здесь на прошлой неделе, — неожиданно сказала Линда. — Показывала своего нового поклонника. Ты его видел?
— Я больше полугода с ней не разговаривал.
— Мне он не понравился. По-моему, он больше интересовался мной, чем мамой.
— Вот как?
— Он, кажется, импортирует станки из Франции. Но говорил в основном о гольфе. Ты знаешь, что мама теперь играет в гольф?
— Нет, — удивился Валландер. — Не знаю.
Линда внимательно посмотрела на него, потом продолжила:
— И очень плохо, что не знаешь. Что ни говори, она пока самая важная женщина в твоей жизни. Она-то все про тебя знает. И про женщину из Латвии тоже.
Валландер обомлел. Он никогда не говорил с бывшей женой о Байбе Лиепе.
— Откуда ей это известно?
— Наверно, кто-то рассказал.
— Кто?
— Какая разница?
— Просто интересно.
Линда неожиданно сменила тему:
— Почему ты в Стокгольме? Ведь не затем же, чтоб повидаться со мной?
Валландер коротко рассказал о случившемся. В обратном порядке, до того дня две недели назад, когда отец объявил, что женится, а потом пришел Роберт Окерблум и сообщил, что у него пропала жена. Линда слушала внимательно, и впервые он почувствовал, что его дочь совсем взрослый человек. И в иных сферах жизни имеет куда больше опыта, чем он сам.
— Мне не с кем поговорить, — закончил он. — Если б хоть Рюдберг был жив. Помнишь его?
— Унылый такой, мрачный?
— Ну что ты, он был другой. Хотя иногда и казался суровым.
— Я помню его. Я надеялась, что ты никогда не станешь таким.
На сей раз тему сменил он:
— Что ты знаешь о ЮАР?
— Да не очень-то и много. Ну, например, что с чернокожими африканцами там обращаются почти как с рабами. И я, конечно, против этого. В народном университете у нас была встреча с одной негритянкой из ЮАР. Она такое рассказывала, что просто в голове не укладывается.
— В любом случае ты знаешь больше меня, — сказал Валландер. — В прошлом году, когда был в Латвии, я все время удивлялся, как умудрился дожить до сорока с лишним лет, ничего толком не зная о мире.
— Ты же не обращаешь внимания! Помню, лет в двенадцать-тринадцать я пыталась задавать вопросы. Но ни тебя, ни маму вообще не интересовало, что происходит за нашей калиткой. Только и разговору что о доме, о клумбах да о твоей работе. И ни о чем другом. Вы ведь поэтому и расстались?
— Ты так думаешь?
— Вы всю жизнь свели к проблеме тюльпанных луковиц и новых кранов в ванной. Вот о чем вы рассуждали, если вообще разговаривали между собой.
— А что дурного в разговорах о цветах?
— За своими клумбами вы не видели, что происходит вовне. — Она резко оборвала разговор и спросила: — Сколько у тебя времени?
— Час по крайней мере.
— Стало быть, фактически нет. Но можно повидаться попозже вечером, если хочешь.
Дождь перестал, они вышли на улицу.
— Не трудно ходить на таких высоких каблуках? — с сомнением спросил Валландер.
— Трудно. Но постепенно привыкаешь. Хочешь попробовать?
Валландер заметил, что ужасно рад ей. Внутри что-то расслабилось. Он провожал дочку взглядом, пока она, махнув на прощание рукой, не исчезла в метро.
И в эту самую минуту понял, что именно приметил днем в халлундскои квартире и никак не мог определить.
Теперь он знал, что это было.
Пепельница на полке! Совсем недавно он уже видел такую. Может, это и случайность. Но вряд ли.
Ему вспомнился вечер, когда он ужинал в истадской гостинице «Континенталь». Сперва сидел в баре. И на столе перед ним стояла стеклянная пепельница. Точь-в-точь такая же, как в гостевой комнате у Рыковых.
Коноваленко, подумал он.
Коноваленко побывал в «Континентале». Возможно, сидел за тем же столиком, что и я. И не устоял перед соблазном прихватить с собой тяжелую стеклянную пепельницу. Человеческая слабость, самая заурядная. Ему и в голову не могло прийти, что комиссар уголовной полиции из города Истад заглянет в небольшую комнату халлундской квартиры, где он временами ночует.
Валландер поднялся в свой номер, размышляя о том, что не такой уж он никудышный полицейский. Время пока не упущено. И он сумеет раскрыть бессмысленное и жестокое убийство женщины, заблудившейся на дорогах Крагехольма.
Затем он подытожил все, что знал. Луиза Окерблум и Клас Тенгблад убиты из одного оружия. Кроме того, Тенгблада застрелил человек, говоривший по-шведски с акцентом. На черного африканца, свидетеля убийства Луизы Окерблум, охотится человек, который тоже говорит с акцентом и предположительно зовется Коноваленко. Этот Коноваленко — знакомый Рыкова, хотя тот упорно отпирается. Судя по комплекции, Рыков вполне мог быть «Нурдстрёмом», которому Альфред Ханссон сдал дом. И в рыковской квартире есть пепельница, доказывающая, что кто-то из них бывал в Истаде. Немного, конечно, и, если б не пули, взаимосвязь выглядела бы весьма и весьма шатко. Но здесь ему поможет интуиция, теперь нужно положиться именно на нее. Если как следует прижать Рыкова, можно бы получить ответы, которые так необходимы.
В тот же вечер они с Линдой поужинали в ресторане рядом с гостиницей.
На сей раз Валландер чувствовал себя в ее обществе менее неуверенно. Спать он лег около часу ночи, думая о том, что давненько не проводил вечер так приятно.
Наутро около восьми, придя в управление, Валландер изложил изумленным оперативникам свои халлундские открытия и выводы. Поначалу он чувствовал, как его слова бьются о глухую стену недоверия, но желание схватить убийцу товарища оказалось сильнее, и мало-помалу настрой изменился. В конце концов все согласились с его выводами.
