Они решили, что Виктор Мабаша выедет из Швеции как шведский гражданин Ян Берг. Валландер испробовал целый ряд сочетаний имен, чтобы установить, какое Виктору Мабаше легче всего произнести. Остановились на Яне Берге. Виктор Мабаша спросил, что означает это имя, и, услышав перевод, остался доволен. Из всех этих разговоров Валландер понял, что южноафриканец живет в тесном контакте с миром духов, совершенно чуждым для него самого. Для Виктора Мабаши случайностей в жизни не существовало, даже смена имени не была случайной. Линда по мере возможности помогла отцу, объяснив, почему Виктор Мабаша думает именно так. Но все же ему казалось, будто он заглядывает в мир, понять который не в силах. Африканец говорил о своих предках так, словно они были живы. Порой Валландер терялся в догадках, идет ли речь о событиях, случившихся много веков назад или совсем недавно. Виктор Мабаша невольно завораживал его. И все труднее было осознать, что этот человек преступник, который готовил у себя на родине серьезное покушение.
Во вторник Валландер засиделся в кабинете допоздна. Чтобы хоть чем-то заняться, начал писать письмо Байбе Лиепе в Ригу. Но, перечитав написанное, порвал листок в клочья. Он обязательно напишет ей. Однако время для этого пока не пришло.
К десяти в управлении остались только ночные дежурные. Свет в помещении, где выдавали паспорта, включать рискованно, поэтому он вооружился карманным фонариком с синим светофильтром и, шагая по коридору, думал, что лучше бы ему идти куда-нибудь в другое место. Вспомнил о мире духов Виктора Мабаши и мельком задался вопросом, нет ли у шведских полицейских какого-нибудь духа-хранителя, который оберегает их, когда они намерены нарушить закон.
Ключ висел на своем месте в шкафу с документами. Секунду Валландер смотрел на машину, которая превращала фотографии и строчки заполненных заявлений в настоящий паспорт.
Потом он натянул резиновые перчатки и приступил к делу. Через некоторое время ему почудились шаги. Он спрятался за машиной и погасил фонарик, а когда шаги стихли, продолжил работу. Рубашка на спине взмокла от пота. Но вот наконец готовый паспорт был у него в руках. Он выключил машину, повесил ключ на место в шкафу и запер дверь. Рано или поздно проверка обнаружит недостачу паспортного бланка. Учитывая регистрационные номера, это произойдет, скорее всего, уже завтра, что для Бьёрка чревато большими неприятностями. Но Валландера никто не заподозрит.
Уже в кабинете, устало рухнув на стул, он сообразил, что забыл поставить печать. Беззвучно выругался и в сердцах швырнул паспорт на стол.
В тот же миг дверь отворилась, вошел Мартинссон. Увидев Валландера, он вздрогнул от неожиданности:
— Ой, извини! Я думал, тебя нет. Хотел посмотреть, не здесь ли я оставил шапку.
— Шапку? В середине мая?
— Кажется, я заболеваю, — сказал Мартинссон. — Шапка была при мне, когда мы тут сидели вчера.
Валландер напрочь забыл, была ли у Мартинссона шапка, когда накануне они со Сведбергом сидели здесь, обсуждая последние события в расследовании и пока что безрезультатные розыски Коноваленко.
— Погляди на полу под столом.
Мартинссон нагнулся, а он быстро сунул паспорт в карман.
— Нету, — сказал Мартинссон. — Вечно я теряю шапки.
— Спроси у уборщицы, — посоветовал Валландер.
Мартинссон шагнул было к двери, но опять остановился.
— Помнишь Петера Ханссона? — спросил он.
— Как же я могу его забыть?
— Сведберг звонил ему на днях, уточнял кой-какие детали из протокола допроса. И ненароком упомянул о краже из твоей квартиры. Воры обычно знают друг друга. Вот Сведберг и решил: попытка не пытка. Сегодня Петер Ханссон позвонил и сказал, что, кажется, знает, кто это сделал.
— Вот черт! — воскликнул Валландер. — Так, может, он устроит, чтобы мне вернули пластинки и кассеты с записями, а уж на аппаратуру можно наплевать.
— Потолкуй завтра со Сведбергом, — сказал Мартинссон. — И не засиживайся так долго.
— Я как раз собирался уходить. — Валландер встал.
Мартинссон, уже стоя в дверях, обернулся:
— Думаешь, мы его возьмем?
— Конечно. Конечно возьмем. Коноваленко от нас не уйдет.
— Я вот все думаю, в стране ли он.
— Мы исходим из того, что он здесь.
— А этот африканец без пальца?
— Коноваленко наверняка даст нам объяснение.
Мартинссон нерешительно кивнул.
— Да, вот еще что, — сказал он. — Завтра хоронят Луизу Окерблум.
Валландер посмотрел на него. Но ничего не сказал.
Похороны были назначены на среду, в два часа дня. До последней минуты Валландер сомневался, стоит ли ему идти туда. Никакие близкие узы не связывали его с семейством Окерблум. О женщине, которую будут хоронить, он узнал, когда она была уже мертва. Да и само присутствие полицейского могут истолковать превратно. Особенно если учесть, что преступник до сих пор не схвачен. Валландер и сам не знал, почему все-таки решил пойти. Может, из любопытства? Или от нечистой совести? Как бы там ни было, ровно в час он надел темный костюм, а потом долго искал запропастившийся куда-то белый галстук. Виктор Мабаша наблюдал за ним, пока он завязывал галстук перед зеркалом в передней.
— Я иду на похороны, — сказал Валландер. — Хоронят женщину, которую убил Коноваленко.
На лице Виктора Мабаши отразилось удивление.
— Только теперь? Мы стараемся хоронить умерших как можно скорее. Чтобы они не блуждали по земле.
— Мы не верим в привидения, — отозвался Валландер.
— Духи — это не привидения. Иногда я просто диву даюсь, что белые так непонятливы.
— Наверно, вы правы. А может, и нет. Может, все совсем наоборот.
И он ушел. Вопрос Виктора Мабаши вызвал у него досаду.
Не хватало только, чтобы этот чернокожий тип меня поучал, думал он. Куда бы он делся без меня и моей помощи?
Валландер припарковал машину поодаль от часовни, возле крематория, и, слушая бой часов, дождался, пока люди в черном исчезнут внутри. Только когда сторож собрался запереть дверь, он вошел и сел сзади. Человек, сидевший на несколько рядов впереди, обернулся и поздоровался. Это был репортер «Истадс аллеханда».
Потом заиграл орган, и в горле у Валландера тотчас встал комок. Похороны всегда были для него тяжелым испытанием. Он уже теперь со страхом думал о том дне, когда ему придется идти за гробом отца. Похороны матери одиннадцать лет назад по-прежнему пробуждали тягостные воспоминания: он должен был произнести у гроба короткую речь, но не выдержал и бросился вон из церкви.
Стараясь обуздать волнение, он разглядывал людей в часовне. Далеко впереди сидел Роберт Окерблум с дочками, одетыми в белое. Рядом — пастор Туресон, который должен был совершить погребальный обряд.
