– Я с тобой согласна, – сказала Лиза. – Все это так. Думаю, что Турнберг зря беспокоится. К тому же он и в самом деле наглый тип. Но что меня действительно волнует – это твое здоровье.
– Турнберг ни о ком и ни о чем, кроме самого себя, не беспокоится. И я тебе обещаю – в тот же час, когда я почувствую, что следствие мне не по зубам, я тут же дам тебе знать.
– Так и передам. Но все же проследи, чтобы информация к нему поступала.
– Мне будет очень трудно с ним работать, – сказал Валландер. – Я могу смириться с очень многим. Но я не выношу, когда интригуют за моей спиной.
– Это ты зря. То, что он пришел ко мне, совершенно естественно, поскольку разговор с тобой не получился.
– Никто не заставит меня хорошо к нему относиться.
– А он этого и не требует. Но думаю, он будет теперь присматриваться к каждому твоему шагу и подлавливать на каждом просчете.
– Какого черта! На что ты намекаешь? – рявкнул он, не сумев с собой совладать.
– А на меня-то ты почему злишься? Я просто рассказываю, что произошло.
– У нас пять убийств, – сказал Валландер. – Расчетливый и безжалостный бандит. Мы не можем понять даже мотив этих убийств. Мы не Знаем, не ударит ли он снова. Один из убитых – наш товарищ. Поэтому ты уж прости, иногда можно и разозлиться. Нынешнее следствие мало похоже на чаепитие с отставленными мизинчиками.
Она засмеялась.
– Это что-то новое, – сказала она. – Обычно так говорят про революцию – это вам не чаепитие.
– Главное, что мы поняли друг друга, – ответил Валландер.
– Я просто хотела, чтобы ты знал.
– Спасибо.
Повесив трубку, Валландер вернулся на диван. Подозрения насчет Лизы Хольгерссон его не оставили. Он начал придумывать способы мести Турнбергу – отчасти для самозащиты, отчасти из жалости к себе. Мысль о том, что его отстранят от руководства группой, была нестерпимой. Конечно, руководить таким следствием очень тяжело, перегрузки почти невыносимы, но оказаться в стороне еще хуже.
Ему надо было с кем-то поговорить, получить так необходимую сейчас моральную поддержку. Четверть десятого. Кому позвонить – Мартинссону или Анн-Бритт Хёглунд? Лучше всего было бы поговорить с Рюдбергом, но он лежит в могиле и вряд ли может что-либо сказать. Но Валландер был уверен: Рюдберг на его месте ответил бы этому временно исполняющему обязанности точно так же.
Он подумал о Нюберге. Они почти никогда не вели доверительных бесед, но Валландер знал, что Нюберг его поймет. Нюберг к тому же мужик желчный и невоздержанный на язык, но сейчас это вполне кстати. А главное, Валландер знал – Нюберг считает его хорошим профессионалом. В глубине души он всегда сомневался, сможет ли Нюберг сработаться с другим начальником. Хотя формально криминалисты подчинялись прокуратуре, Нюберг был и оставался полицейским. Прокуроры для него находились где-то там, на периферии, и ему до них дела не было.
Он набрал номер. Как всегда, голос Нюберга звучал сварливо. Валландер не раз обсуждал это с Мартинссоном – никогда, ни разу в жизни Нюберг никому не ответил по телефону любезно или хотя бы без раздражения.
– Хочу с тобой поговорить, – сказал Валландер.
– Что опять стряслось?
– Что касается следствия – ничего. Но нам надо бы повидаться.
– До завтра не терпит?
– Нет.
– Ты в полиции? Приду через пятнадцать минут.
– Лучше давай встретимся где-нибудь и выпьем пива.
– Ты собрался в ресторан? Так все-таки что у тебя стряслось?
– Ты знаешь какое-нибудь хорошее местечко?
– Я не хожу в рестораны, – угрюмо сказал Нюберг. – Особенно в Истаде.
– Есть симпатичный кабачок на Главной площади, – сказал Валландер. – Рядом с антикварным. Там и встретимся.
– Это что же – костюм и галстук надевать?
– Не думаю, – улыбнулся Валландер.
Нюберг обещал прийти через полчаса. Валландер сменил сорочку и вышел на улицу. В ресторане почти никого не было – через час он закрывался. Хотелось есть. Перелистав меню, Валландер подивился ценам – кто теперь может себе позволить ходить в рестораны? Но все равно хорошо, что он пригласил Нюберга поужинать.
Нюберг явился точно через полчаса, минута в минуту. Он был в костюме и при галстуке. Более того – вихры, обычно торчащие во все стороны, на этот раз были тщательно приглажены мокрой щеткой. Костюм старый, к тому же великоват. Нюберг сел напротив Валландера.
– Я и не знал, что тут кабак.
– Он не так давно открылся, – сказал Валландер. – Самое большее, лет пять назад. Я хотел бы тебя угостить.
– Я не голоден.
– Есть всякие легкие закуски, – настаивал Валландер.
– Сам решай, – буркнул Нюберг, отодвигая меню.
В ожидании заказа они потягивали пиво. Валландер рассказал в деталях о телефонном разговоре с Лизой Хольгерссон, добавив и то, о чем он думал во время этого разговора, но не сказал.
– Все это яйца выеденного не стоит, – сказал Нюберг, когда Валландер замолчал, – но я, конечно, понимаю, что ты разнервничался. Меньше всего тебе сейчас нужны склоки на работе. Следствию это не поможет. Если ему вообще что-то может помочь.
– А может быть, Турнберг прав? – кротко сказал Валландер. – Может быть, назначить кого-нибудь другого?
– Кого, например?
– Мартинссона.
Нюберг уставился на него с недоверием:
– Ты что, серьезно?
– А Ханссон?
– Лет через десять, может быть. Но ты и сам прекрасно знаешь, что запутаннее следствия у нас не было. Ничего себе начало – взять и намеренно ослабить следственную группу!
Принесли заказ. Валландер продолжал говорить про Турнберга, но Нюберг отвечал односложно и в комментарии не вдавался. Валландер под конец понял, что его занесло. Нюберг прав. Комментировать тут нечего. Если Валландеру потребуется поддержка, Нюберг всегда будет на его стороне. Несколько лет назад у самого Нюберга возникли серьезные трения с Лизой Хольгерссон, сразу после того, как она сменила Бьорка. Тогда Валландер взял все в свои руки, и постепенно отношения наладились. Они никогда про это не вспоминали, но Валландер был уверен, что Нюберг помнит их тогдашний разговор.
Да, Нюберг прав. Нечего тратить столько сил и растравлять в себе обиду на Турнберга. Эти силы ему еще понадобятся на другое.
Поев, они заказали еще по кружке пива. Официантка сказала, что это последний заказ. Валландер спросил, хочет ли Нюберг кофе, но тот отказался.
– Я и так выпиваю по двадцать чашек в день. Иначе не выдерживаю.
